«А теперь о самом важном. Моя следующая книга, наверное, будет называться «Бисексуальность человека». Она будет касаться корня проблемы и содержать последнее слово на эту тему, которое мне удастся сказать, – последнее и самое глубокое. Сама идея принадлежит тебе. Ты помнишь, как я годы назад говорил тебе, когда ты все еще оставался специалистом по носоглотке и хирургом-отоларингологом, что решение проблемы лежит в сексуальности. Через несколько лет ты поправил меня и сказал: в бисексуальности; я увидел, что ты прав. Так что, может быть, мне придется еще больше позаимствовать у тебя; может быть, мне по чести следовало бы просить тебя добавить свое имя к моему на моей книге. Это означало бы расширение анатомо-биологической части, которая в моих руках оказалась бы совсем мизерной. Мне следовало бы сделать своей целью рассмотрение психического аспекта бисексуальности и раскрытие невротической стороны. Таков следующий проект, который, надеюсь, успешно соединит нас в научных вопросах снова» [5; 334–335].

Это письмо заслуживает детального анализа. Почему Фрейд объявляет о книге с названием, не вписывающимся в контекст его изучения неврозов, но содержащим ядро теории Флисса? Почему Фрейд, всегда проявлявший скромность, хвастает тем, что новая книга будет содержать «последнее и самое глубокое слово»? Совершенно ясно, что ответ на эти вопросы содержится в тех же обстоятельствах, по которым он в 1896 году хотел с помощью Флисса найти «солидное основание в физиологии» и по которым в 1900 году забыл об открытии Флиссом бисексуальности. Фрейд бессознательно стремился присвоить открытие своего друга не потому, что он в нем нуждался, но из-за глубокой рецептивной потребности в кормилице. Совершенно очевидно, что Фрейд, когда писал это письмо, осознавал конфликт с Флиссом и в особенности конфликт из-за авторства. Однако он хитро рационализирует собственные притязания. Признав, что сама идея принадлежит Флиссу, он напоминает ему, что в то время, когда Флисс «все еще оставался специалистом по носоглотке и хирургом-отоларингологом», он, Фрейд, уже открыл, что «решение проблемы лежит в сексуальности» и тем самым открытие Флисса является всего лишь «поправкой». Однако даже такая рационализация, по-видимому, самого Фрейда не удовлетворила, потому что он добавляет: ему по чести следовало бы просить Флисса добавить свое имя к его имени. Это высказано в форме предположения, но «таков следующий проект, который, надеюсь, успешно соединит нас в научных вопросах снова». Действительно, Фрейд никогда не написал такой книги, поскольку она совершенно не соответствовала главному направлению его мыслей. Вся идея заключалась в последней попытке заставить Флисса вернуться к роли кормилицы и в то же время в подготовке к полному разрыву, если Флисс окажется не готов принять эту функцию.

За этим последовало совсем немного писем. По-видимому, Флисс критиковал Фрейда за намерение написать «Бисексуальность человека». 19 сентября 1901 года Фрейд отвечал: «Я не понимаю твоего ответа по поводу бисексуальности. Несомненно, понимать друг друга очень трудно. Я, безусловно, не имел другого намерения, кроме обсуждения вопроса, поскольку мой взнос в теорию бисексуальности, включая тезис о подавлении и неврозе и тем самым зависимости от бессознательного, бисексуальность предполагает» [5; 377]. На самом деле объявление Фрейда о книге «Бисексуальность человека» производило совсем иное впечатление, чем объяснение в данном письме.

После этого было написано несколько довольно безличных писем, по большей части касавшихся пациентов, которых Флисс направлял к Фрейду; два последних письма содержат подробное описание назначения Фрейда профессором Венского университета. Они обозначили конец восьмилетней очень тесной дружбы.

Третьим человеком, которого с Фрейдом связывала дружба, хотя и гораздо менее близкая и интимная, был Юнг. Здесь мы находим такое же развитие: великие надежды, огромный энтузиазм, разрыв. Во взаимоотношениях Фрейда с Брейером, Флиссом и Юнгом обнаруживаются очевидные различия. Брейер был учителем Фрейда и дал ему главную новую идею, Флисс был равным, а Юнг – учеником. На поверхностный взгляд эти различия вступают в противоречие с предположением о том, что во всех трех случаях проявлялась зависимость Фрейда. Если это можно признать в отношении Брейера и даже Флисса, то как можно говорить о зависимости учителя от собственного ученика? Однако при использовании динамического подхода видно, что настоящее противоречие отсутствует. Существует очевидная осознанная зависимость от человека, обладающего качествами отца, от «волшебного помощника», от руководителя. Однако существует и неосознанная зависимость, когда доминирующая личность зависит от тех, кто зависит от нее. При таких симбиотических отношениях существует взаимная зависимость, только с одной стороны – осознанная, а с другой – бессознательная.

Такой характер зависимости становится совершенно ясным, если рассмотреть начало отношений Фрейда с Юнгом. Фрейду очень польстило то, что группа швейцарских психиатров, в том числе Блейлер, директор Бюргольцли[5], и его первый помощник Карл Густав Юнг активно заинтересовались психоанализом. «Фрейд, со своей стороны, – пишет Джонс, – испытывал не только благодарность за поддержку, пришедшую к нему издалека, но и нашел личность Юнга очень привлекательной. Он вскоре решил, что Юнгу предстоит сделаться его преемником, и иногда называл его «своим сыном и наследником». Фрейд высказывал мнение, что среди его последователей только Юнг и Гросс обладали истинно оригинальными умами. Юнгу предстояло стать Иисусом Навином, призванным исследовать землю обетованную психиатрии, в то время как самому Фрейду, подобно Моисею, было дано лишь глянуть на нее издалека» [7; Vol. 2; 32–34]. Однако в отношении Фрейда к Юнгу была и еще одна важная составляющая. До тех пор последователями Фрейда были в основном венцы и евреи. Фрейд чувствовал, что для окончательного успеха психоаналитического движения в мире необходимо, чтобы его возглавили «арийцы». Эту идею он ясно высказывал уже в 1908 году в письме к Карлу Абрахаму: Фрейд упрекал Абрахама за неуместную ссору с Юнгом и заканчивал письмо словами: «В конце концов, наши товарищи-арийцы совершенно для нас незаменимы; в противном случае психоанализ станет жертвой антисемитизма» [7; Vol. 2; 51].

За последующие два года это убеждение Фрейда только укрепилось. Во время Психоаналитического конгресса в Нюрнберге в 1910 году Фрейд «понял, что нужно воспользоваться возможностью создать более широкий базис для своей работы, чем тот, который мог быть обеспечен венскими евреями, и что нужно убедить в этом венских коллег. Узнав, что некоторые из них собрались для выражения протеста в номере Штекеля, он отправился к ним и обратился к собравшимся со страстным призывом к согласию. Он подчеркнул окружающую их патологическую враждебность и нужду во внешней поддержке для ее преодоления. Драматическим жестом сбросив пиджак, он воскликнул: «Мои враги хотели бы видеть меня голодающим; они готовы лишить меня последней рубашки!» [7; Vol. 2; 69–70].

Совершенно ясно, что происходило в уме Фрейда. Боязнь не только личного голода, но и голодной смерти психоаналитического движения заставляла его видеть в Юнге спасителя от этой напасти.

Фрейд стремился полностью привлечь Юнга