Сегодня я внесла особый вклад в общее дело. Мне не приходится ждать благодарности за свои тайные ритуалы. Однако я придумала кое-что, что можно использовать в открытую. Кое-что, что жители Хаунештада, несомненно, оценят и не будут считать просто проявлением милости Урды.

– Эви, дочка! – отец поднимает ящик на борт своего китобойного судна. Оно тоже названо в честь моей матери – «Малышка Грета». Все снасти и припасы уже погружены на корабль. Хорошо, что я успела застать его.

– Я уже думал, ты не придешь.

Я смеюсь, крепко сжимая в ладони минерал.

– Я, конечно, очень хочу, чтобы ты остался. Но это же не значит, что я не пойду тебя провожать.

На лице отца заиграла хитрая ухмылка. Его лоб был весь в веснушках, а среди темных волос красовались выгоревшие на солнце пряди. Хоть и родился в Италии, отец был датчанином до мозга костей.

Мы вместе поднимаемся по трапу. Он бросает ящик в полуметре от новаторского изобретения. Я уверена, устройство облегчит жизнь рыболовам, которые промышляют в скупых морях. Это средство обеспечит полное выздоровление – то, чего я не смогла добиться с помощью магии. Мое гарпунное ружье красуется на грот-мачте: оно представляет собой автоматический карабин, заряженный копьем на длинной веревке. Оружие блестит на солнце и выглядит просто великолепно – как я и предполагала.

Отец обнимает меня за плечи.

– Моя Эвелин – изобретатель.

– Пустяки, – отвечаю я. Хотя мы оба знаем, что это лукавство. Всю зиму я провела в попытках собрать эту штуковину из старого карабина и переделанного рыболовного багра. И при условии, что мои расчеты верны, гарпун с тросом, оснащенный взрывающимся наконечником, сильно сократит шансы кита на спасение. И если в первом плавании все пройдет гладко – мы, возможно, навсегда изменим традиции китовой охоты Хаунештада.

– Не скромничай. Он произведет революцию.

Я склоняю голову и поднимаю бровь.

– Он и на следующей неделе может произвести революцию.

Отец сердится, когда я затрагиваю эту больную тему. Он не единственный рыбак, уходящий в плавание накануне Литасблота. Но большинство решили подождать окончания праздника, воодушевленные своей недавно обретенной – не без моей помощи – удачей. Но остальные меня не интересуют. Как и короля Асгера, потому что отец – королевский рыболов.

– Это не последний Литасблот, Эвелин. Однажды закидав кого-нибудь хлебом, ты понимаешь: все эти игры одинаковые.

– Но…

Он не дает договорить, хватая меня за подбородок своими грубыми пальцами.

– Никаких «но». Пока есть шанс, нужно хватать удачу за хвост. Кожа на большом пальце отца вся в морщинах и угольной пыли. Он прижимает палец к моей нижней губе.

– Я вернусь домой к балу в честь окончания фестиваля.

Несмотря на печаль от очередного прощания, я натянуто улыбаюсь его словам.

– Однажды увидев меня в моем нарядном платье, ты понимаешь, что оно у меня всего одно.

Отец наклоняется и быстро целует меня в щеку. Я ощущаю прикосновение его жесткой и в то же время мягкой бороды.

– Позаботься о Хансе, дорогая.

Я прижимаю его к груди и вдыхаю сладковатый запах трубки и табака.

– Если она мне позволит, я обязательно позабочусь.

Сжав мое запястье, он отпускает меня. Я иду к трапу, в последний раз окидывая взглядом отца и заодно свою первую попытку улучшения китобойного промысла. Когда я ступаю на иссушенные солнцем доски причала, то слышу: отец отдает команду поднять трап и якорь.

За несколько мгновений до отплытия матросы заняты последними приготовлениями. Я же пользуюсь случаем и прижимаю свой маленький камень к корме корабля – прямо под тем местом, где печатными буквами выведено имя моей матери. Я закрываю глаза и нашептываю заклинание легкому бризу с пролива Эресунн.

Идеальная ночь, чтобы жечь ведьм.

Вот чем по своей сути является канун Дня святого Ганса. Праздник, посвященный избавлению от таких, как я. Сожжение, утопление, изгнание – все эти способы использовались в разное время.

Сегодня, к счастью, жгут всего лишь чучела ведьм. С этого действа традиционно начинается Литасблот в Хаунештаде. На берегах Эресунна мы первые начинаем его праздновать. Торжества длятся дольше, чем в других королевствах, – целых пять дней. Люди со всей округи собираются, чтобы посмотреть на игры, петь прославляющие Урду песни и отведать tvøst og spik: темное мясо кита с розовым салом и жареной картошкой. Даже во времена Засухи жители Хаунештада без сожаления делились своими скудными запасами провизии, чтобы отдать дань уважения богине.

Костер разгорается. Языки пламени поднимаются высоко в желтовато-розовое небо. Праздник начинается. Король Асгер произносит речь о любви и искусстве игры.

Затем Ник говорит о любви и искусстве игры.

Ведь несмотря на шторм, заставивший принца висеть на волосок от смерти, он, хвала небесам, все-таки стал совершеннолетним. Согласно традиции, Ник теперь должен взять руководство фестивалем в свои руки. Тот факт, что он чуть не утонул, не освобождает кронпринца от этой обязанности.

Едва восстановив свои силы, Ник проводил много времени в уединении. Он измерял шагами дворцовые залы и заучивал речь своего отца. Я дважды видела, как друг произносил ее полностью – до дня рождения и после. Оба раза он был великолепен. Может, спешил совсем немного. Но только от того, что все это было для него в новинку. Я знаю: принц выступит замечательно.

Но кронпринц Асгер Николас Брюньюльф Ольденбург Третий, прямой наследник престола независимого королевства Хаунештад, не разделяет моего мнения.

На нервной почве он стал бледным. Длинные пальцы юноши трясутся, когда он приглаживает волосы. Этот день сам по себе сложный для нас: сегодня исполняется четыре года с того момента, как утонула Анна. Добавить к этому волнение по поводу публичного выступления – и Ник выглядит так, будто вот-вот упадет в обморок.

Без лишнего стеснения я беру его руку. Наши пальцы переплетаются. Каким-то образом волнение Ника заставляет меня забыть собственные страхи – успешно ли пройдет испытание отцом моего изобретения; приедет ли Икер. Я сжимаю ладонь Ника.

– Единственное, чем ты занимался последние пару недель – это репетировал речь. Все будет хорошо.

– Но это совершенно не мое, Эви.

– Как же не твое? Ты потомок Ольденбургов. Королевской династии с тысячелетней историей. – Я подхожу к другу вплотную. Мое лицо в нескольких сантиметрах от его. Заглядываю в глаза. – Эта речь у тебя в крови.

Ник краснеет и отводит взгляд.

– Боюсь, я пролил эту кровь, когда разбил ногу о камень в десять лет.

Я сдерживаю себя, чтобы не рассмеяться: вспомнилось, как Ник потерял сознание от вида собственной крови. Это случилось прямо посреди тропы к перевалу Лиль Бьерг. Нам с Анной пришлось снять свои чулки, чтобы перевязать глубокий порез над голенью – прежде чем подхватить Ника под руки и помочь ему медленно спуститься с горы.