Ухмыльнувшись про себя, Данил подрулил к крыльцу.

В небольшом вестибюле Паша в компании с пожилым охранникомсмотрел телевизор (в здешних патриархальных палестинах не было нужды пугатьвходящих откормленными быками в камуфляже, свободно обходились пенсионером,обученным, правда, обращению с кое-какими дозволенными здешними законамисредствами самообороны). На экране маячили старые знакомые — крикливые«возняки» с флагами и плакатами, деликатно вытесняемые милицией с площади.

Вопли, визги, слюни, суетятся телеоператоры, пытаются гордореять когда-то осенявшие полицаев флаги…

— Ну, как там? — поинтересовался Данил.

— Тихо сегодня что-то, — сказал Паша. — Ни вывертов, ниобиженных дамочек с мужскими причиндалами в штанах…

Данил громко хмыкнул, сообразив, о чем речь: пару месяцевназад неутомимый Чемерет продемонстрировал по ОРТ самые что ни на естьдокументальные кадры, наглядно повествующие, как «президентские опричники»волокут в милицейскую машину хрупкую длинноволосую девушку, безжалостно заломивей за спину белы рученьки. Шум поднялся до небес, но вскоре выяснилось, чтоизобиженная девушка была вовсе не девушкой, а длинноволосым японцем, увлеченнокидавшим увесистые каменюги в парней из «Ястреба» (а такого поведения, какизвестно, ни одна полиция мира демонстрантам не прощает и старается насовать вответ по сусалам). Увы, Чемерет прекрасно усвоил старую сентенцию насчет огня,не имеющего ничего общего с дымом…

— Ладно, пошли, — сказал Данил, шагая к лестнице.

Паша догнал его и негромко сказал:

— Довнар здесь.

— Тоже неплохо. Приемничек мой импортный доставай-ка…

Большой японский транзистор, извлеченный Пашей из дорожнойсумки, лишь внешне выглядел мирным агрегатом, предназначенным якобы длябезмятежного слушанья музыки или последних известий. На деле же от него осталсялишь корпус, а замененные полностью потроха состояли из нескольких хитрыхприборов, порой в работе Данила просто-таки незаменимых. Стоила эта начинка неменее иной новенькой иномарки, но затраты оправдывала с лихвой…

Бородатый капитан Ежи Довнар, скучавший в компании бутылки сминералкой, хотел поприветствовать Данила со всей приязнью, но тот поднял руки:

— Посиди пока, кэп, профилактику сделаем… И привычно сталнажимать кнопки. Стояла покойная тишина, в здании кроме них и вахтера, да ещеВеры, не было ни души — Данил по телефону попросил директора объявить выходнойв связи с известными печальными событиями. В основе сего решения, понятно,лежали не эмоции, а простой расчет. Не хотелось, чтобы под ногами в первый жедень работы путались посторонние, сиречь персонал «Клейнода». Что ж, прав оказался,неизвестно еще, как будет протекать теплая дружественная беседа с Верочкой, такчто лишние глаза и уши ни к чему…

Минут через десять он убедился, что в комнате нет ни однойиз тех крохотных штучек, с помощью коих иные тешат свое отнюдь не праздноелюбопытство. Чтобы и дальше сохранить статус-кво (мало ли какую гадость моглинаправить на окна издали), включил надежную глушилку и поставил мнимыйтранзистор на подоконник. Только теперь, выполнив все необходимые формальности,подошел и крепко тряхнул Довнару руку:

— Ну, здорово, кэп. Как Варшава?

— Скука, — кратко проинформировал Довнар. — Я так понимаю,судя по твоим манипуляциям, у нас опять веселуха с половецкими плясками?

— Телепат ты мой водоплавающий… — фыркнул Данил, досталзагадочную монету и вручил старому другу:

— Напряги-ка пресловутое нумизматическое чутье и определимне этот гривенник… — Повернулся к Паше:

— Веру ты куда определил?

— Сидит в комнате отдыха. Странное у нее состояньице, знаешьли, — не вполне укладывается в однозначное понятие «убитая горем вдова»…

— Ага, и ты заметил, сокол? — осклабился Данил. — Вот что,первым делом дай знать «кротам», что я у них в скором времени буду, а потомпокопайся в аптечке и выпои Верочке в стакане воды, подсунутом заботливойрукой… так, что-нибудь не особенно сильное, но малость подавляющее и снимающеетормоза… На твое усмотрение.

— Понял, — кратко ответствовал Паша и достал аптечку, где всамых обычных пузырьках и стеклянных трубочках хранились не самые обычныеснадобья, ничуть не соответствовавшие надписям.

— Нет, с «кротами» свяжись сначала… — решительно сказалДанил.

Налил себе минералки — горло, оказывается, успелопересохнуть — и нетерпеливо уставился на изучавшего монету Довнара.

Капитан Ежи Довнар, младше Данила десятью годами, был внекотором роде личностью исторической. Был он прапраправнуком поляка,сосланного в Шантарск за какое-то из многочисленных восстаний (поляковотчего-то некогда принято было ссылать главным образом в Шантарскую губернию,где они из-за хронической нехватки грамотных великороссов частенько выходили вчиновники, а один сто тридцать лет назад даже положил в оной губернии началопивоварению, основав первый в Восточной Сибири пивной завод). Дедушка и отецДовнара (до тридцати одного года значившиеся во всех документах не Ежи, аГеоргием) стали речниками, а Жора, пренебрегая пресной водой, поступил впитерскую (тогда еще, пардон, ленинградскую) Дзержинку и к своему тридцатьпервому году был уже капитаном второго ранга, имея под командой эсминец склассическим имечком «Стерегущий».

Блестящую карьеру кавторанга, весельчака, бабника и стойкогоконсерватора сломал ГКЧП, представления о том не имея. Роковое кое для коговосемнадцатое августа девяносто первого года застало эсминец на рейдезнаменитого черноморского города, не самого большого, но и не самогомаленького, куда Довнар пришел, эскортируя явившийся с дружественным визитомучебный парусник военного флота одной латиноамериканской страны.

В тогдашней трехдневной неразберихе военно-морское ведомствокак-то забыло о «Стерегущем», приказов ему никто никаких не посылал, а потомукавторанг действовал самостоятельно, опираясь исключительно на официальныесообщения московского радио и позицию министра обороны. В девять часов утраДовнар собрал на баке команду, произнес краткую, но образную речь, велел навсякий случай расчехлить орудия, просемафорить флажками латиноамериканцам, чтоони обязаны соблюдать нейтралитет, — а в десять минут десятого к берегу уже пошлижуравлиным клином мотоботы с десантом. Через четверть часа вооруженныеавтоматами морячки Довнара, разбившись на мелкие группы, заняли в городе все,что с военной точки зрения следовало занять. В чем их горячо поддержали сотниполторы пенсионеров-ветеранов с красными бантами, а также вдрызг пьяный боцманс «латиноса», загостившийся на берегу еще с вечера (в латиноамериканскихстранах военные перевороты — дело житейское, прямо-таки будничное, и боцманохотно примкнул к ветеранам, целые сутки искренне принимавшим его за испанскогокоммуниста). Городские власти с превеликой охотой отстранились от руководства,а городские демократы, числом четверо, ушли в подполье и сопротивления силамреакции не оказывали (поначалу они, правда, строили феерические планы потопленияреакционного эсминца либо взятия его на абордаж, но потом как-то успокоились).