Но это уж крайности, ужасы. Хотя намного ли легче коротать старость, оправдываясь перед детьми: «Вы уж потерпите, недолго осталось».

«Какое счастье, что я до вас дозвонилась. Сын ушел, забыл отключить телефон. Ах, меня всю трясет. Но обо всем по порядку…» По порядку не получается: несмотря на твердый, размеренный тон (Августа Яковлевна пятьдесят лет проработала учителем, из них тридцать – на севере), она то и дело сбивается, торопясь высказать наболевшее.

– Три с половиной года сын не выпускает меня из дома. Спрятал ключи, зимние теплые вещи. Раньше приходили подруги, родственники, заявил: «Ноги их здесь не будет!» Брат как-то брал меня на Новый год, такого мата от сына наслушался, теперь брать боится. Все его грубости боятся. На просьбу подышать воздухом, посидеть на лавочке, погулять – отвечает: «Гуляй по комнате!» Однажды в отчаянии сказала: «Мне остается прыгнуть в окно!» – «Ну и прыгай, как раз в дурдом заберут». Как-то к нему приходили гости, сидели на кухне всю ночь. Хотела тихонечко пробраться в туалет, так он зарычал: «Куда?! Потерпишь». Я затворница, сижу как в клетке.

С большим трудом через соседей передала письмо в прокуратуру. Какие-то люди приходили, общались через закрытую дверь. Еще был следователь, разговаривала с ним с балкона. Узнав об этом, сын пришел в ярость. Толкнул на диван, размахивал молотком: «Я тебя убью! Разобью этот телефон о твою башку. Я тебе еще ту жизнь устрою, тупорылая дура». Дальше не буду, сплошной мат.

Пенсию отбирает. Когда почтальонка спрашивает меня, отвечает: «Она спит», – и расписывается за меня. Недавно пенсии повысили, спрашиваю его: «Сколько у меня выходит?» – «Не твое дело!» Кормит прокисшим супом. А у меня сахарный диабет, были сердечные приступы. Спасибо, медсестра приходит, делает уколы. В последний раз сын пригрозил: «Будешь жаловаться – перестану нанимать сестру». – «А как же я без уколов?» – «Быстрее подохнешь» Ах, как бы я хотела жить одна! А ведь эту квартиру заработала я, она приватизирована на меня».

Орган соцзащиты предложил временное решение проблемы: пожить полгода в социальном приюте. Там питание, медицинский уход, общение, которого так не хватает Августе Яковлевне. Она обеими руками уцепилась за эту возможность, буквально заболела этой идеей. Директор приюта всей душой сочувствовала «пленнице», готова была хоть сейчас предоставить койку, но… Обязателен осмотр врачей, сдача анализов. Сын же, по словам пожилой женщины, категорически против приюта: «Мало до сих пор сор из дома выносила?»

В прокуратуру уходит запрос:

«Августа Яковлевна Ковалева неоднократно обращалась за помощью в различные инстанции… Практически содержится под домашним арестом. Свидетели ее бедственного положения, на которых указала Ковалева: соседка Косых, брат Терешин. Судя по телефонному общению, Августа Яковлевна грамотная, разумная, с прекрасной памятью женщина. Убедительно просим Вас незамедлительно помочь пожилой женщине…»

На юридическом языке вышеизложенное называется «незаконное ограничение свободы» и содержит признаки преступления, предусмотренного ст. 127 УПК РФ. Прокурор направляет заявление начальнику управления внутренних дел для принятия мер.

Буквально через несколько дней позвонила Августа Яковлевна: «Как я вам благодарна! Наконец, дело зашевелилось: сын ругается, конечно, но возит меня в больницу. Потихоньку сдаю анализы. Готовлюсь переехать в социальный приют». Рассказывают, в первые дни, оказавшись среди ровесников, старичков и старушек, она говорила, говорила без умолку, не могла наговориться…

К сожалению, я не могла ничем утешить Августу Яковлевну: она оказалась одна в поле воин. Соседка Косых, телефон которой столь уверенно дала Ковалева, была не так уверена: «Болтали что-то на скамеечке, что сын на улицу не выпускает. Сарафанное радио чего не скажет. Ничего не видела, ничего не знаю». Другая соседка вообще отзывается о сыне – Ковалеве восторженно: «Дай бог, чтобы всякий сын так ухаживал за матерью». Этот отзыв зафиксирован в медицинской карте Августы Яковлевны – несколько лет назад сын свозил свою мать в психоневрологический диспансер, и ее поставили на учет.

…Навстречу, чуть сгорбившись, с кровати встает худенькая женщина в черном свитере, гамашах, байковых сапожках – на днях отключили отопление. Печальные глаза (а у кого они в приюте счастливые?) Аккуратно и даже модно подстриженные, густые седые волосы забраны гребенкой. Августа Яковлевна рассказывает о своем детстве: «Тяжелое, босиковое». Сына любила: «Он у меня первенький». Однажды в школьном коридоре застала его плачущим, спрашивает: «Кто тебя обидел?» – «Одноклассник, он меня за волосы поднимает: «Видишь Москву, видишь Москву?». «Я отыскала того мальчика, легонько подергала за чуб: больно? Больше он его не обижал».

На этом воспоминания закончились. Моя собеседница упавшим до шепота голосом произнесла: «А вот и он…» – и низко опустила голову. Так и просидела весь разговор, если происходящее можно назвать разговором.

«Так. На каком основании вы здесь находитесь? Немедленно прекращайте интервью и покиньте палату. Даю вам пятнадцать секунд». Ловко выбитый из моих рук диктофон летит на кровать, и далее на меня сыплются разнообразные советы. Почему бы мне не пойти работать расклейщицей обоев – тоже доходная работа. Что есть интересный журнал «Свиноводство»: отчего бы мне не попробовать там мое перо? И вообще, такие как я, делаем карьеру на жареных фактах, суем нос в частную жизнь, роемся в чужом грязном белье. А нечего совать-то, сами разберемся. Не исключено, что я вообще аферистка и в сговоре с черными риэлтерами охочусь за квартирой матери.

Мне не дают вставить слова. «Плевать хотел… В гробу я видел… А мне по барабану, что вы говорите…» Мои обращенные к пожилой женщине сочувственные слова артистично передразниваются: «Ой, ой, ой, бедная мама! Где же они все были, добренькие защитнички, когда я в больнице за тобой фекалии выносил?! Или там пахло нехорошо?» Под конец, решив, что деморализованный противник (то есть я) размазан по стенке, он удаляется, по-военному четко печатая шаг.

… Бывают случаи, хотя и редкие, прямо противоположные. Знакомая работница банка рассказывает: каждый месяц получать пенсию по доверенности приходит средних лет женщина.

– Вы же знаете, ваше перечисление после девятого, а каждый раз приходите раньше, – упрекает ее оператор. Та оправдывается:

– Да мама ругается: «Иди да иди» – попробуй ослушаться. Мы все перед ней в позе Джульбарса: на задних лапках, хвостиками виляем. Она у нас властная, с характером: может и палкой ударить, и ночным горшком запустить…»

Это уж кто как себя поставит. Или как воспитает детей?

«Паспорт – кому?! Вас же нет, вы – мертвый. Вот ваше свидетельство о смерти от 30 октября 1984 года. Ваш труп опознали свидетели. Откуда мы знаем, что вы – это вы?!» – так говорили в разных инстанциях, куда бы я ни обращался. Суд даже поначалу отказался принимать иск от дочки моей. От меня его бы точно не приняли: как принять заявление от человека, которого не существует на свете?!