Сначала мы шли вдоль широкой бетонки («До самой Припяти Трасса ведёт. Только далеко не везде по ней пройти можно», — пояснил Перепел), затем стали забирать на запад.

Пока мы шли по всхолмлённой местности, поросшей жидким кустарником, Перепел ворчливо рассказывал, как надо правильно ходить по Зоне, как различать ловушки, присматриваясь к рельефу, к цвету травы, к дрожанию воздуха, как отличить свежий кабаний след от вчерашнего, куда нужно стрелять «попрыгунчику», чтобы завалить с одного выстрела. Время от времени Перепел останавливался и кидал шайбы, прощупывая безопасный маршрут. Иногда он доверял это мне или Максу, натаскивая нас на пересечение смертоносной полосы препятствий, и приходилось стараться точно и аккуратно кидать шайбы, чтобы в несколько бросков найти обход вокруг «чёрной дыры», «пращи» или «батута».

Дождь прекратился. Впереди показалась высокая насыпь, по которой проходила давно заброшенная железная дорога.

— Нам нужно перейти «железку». Там, — сказал Перепел, махнув рукой вправо, — Трасса пересекает её под мостом взорванным. Но лучше туда не соваться: слишком удобное место для засады. Если пойти поверху, можно вляпаться в горячее пятно, хватануть большую дозу. Опять же видно тебя на насыпи хорошо, как в тире, с одного выстрела можно снять. Ещё имеется проход через мелиоративную трубу. Только в ней легко прозевать ловушку какую-нибудь в темноте, и всякое зверьё там любит прятаться. Как пойдём?

— Я бы предложил через трубу, — сказал Макс.

— Ну, как скажете.

Мы подошли ко входу в мелиоративную трубу, которая перепендикулярно пронзала насквозь железнодорожную насыпь. Её диаметр позволял идти в полный рост. Неподалеку от входа на земле явственно читался круг, внутри которого непрерывно проскакивали голубые электрические искры, а временами змеились миниатюрные молнии.

— Это «трансформатор», — сказал Перепел. — Очень опасная штука.

— А почему «трансформатор» называется? — задал глупый вопрос Макс.

— Потому что «не влезай — убьет».

Мы стали аккуратно обходить ловушку, как вдруг я почуял сильный запах и сказал:

— Там в трубе очень воняет псин…

Но я не успел закончить фразу, как на нас с громким лаем вылетело четверо псов. У них был отвратительный вид: шкура с многочисленными проплешинами и язвами, кривые, но мощные лапы и уродливая морда, на которой вместо глаз были какие-то мерзкие коричневые наросты. Размером собаки были с немецкую овчарку. Изумившись собственной реакции, я успел дважды всадить в них заряд картечи. Одновременно дал очередь «вепр» Перепела. Одна собака, визжа и скуля, кубарем покатилась нам под ноги, и я добил её в упор, другую силой выстрелов отшвырнуло прямо в «трансформатор», который взорвался целым кустом ярких разрядов, оплетших моментально обуглившийся труп собаки. Однако самая здоровая увернулась от выстрелов и, сбив с ног Макса, уже тянулась к его горлу разинутой пастью. Макс кое-как пытался её оттолкнуть, но собака явно была сильнее. Я был ближе, чем Перепел, но, если б я выстрелил из своего дробовика, картечью задело бы и Макса. Я на мгновение растерялся, не зная, что делать: сейчас эта уродливая тварь перегрызет горло моему товарищу!

Перепел успел. Он выстрелил одиночным точно в морду «бобику», и псина, взвыв, соскочила с Макса и, обиженно скуля, скрылась в глубине трубы. Я пальнул ей вслед, но, вероятно, не попал.

— А ты молодец, Серый, нормально стреляешь, — одобрительно сказал Перепел. По-моему, он впервые назвал меня по имени. Я ничего не ответил, потому что зажимал нос от нестерпимого сочетания запахов паленой шерсти и горелого мяса: труп в беснующемся «трансформаторе» превратился в кучу углей.

— Неправильно ты выбрал, ботаник. Не пойдём через трубу, — сказал Перепел, помогая Максу подняться на ноги. — Неизвестно, сколько их там ещё может быть. И хорошо, что «бобики» без «барбоса», а то он может их так сорганизовать, что и вдесятером не отбиться. «Барбосы» они умнющие и злые ужасно. Верхом пойдём.

Мы стали взбираться на насыпь, прислушиваясь к счетчикам Гейгера. С каждым шагом производимый ими звук, похожий на звук рвущейся тряпки, усиливался.

— Нет, здесь нельзя, — сказал Перепел. — Идем левее.

Мы пошли по склону, пытаясь нащупать место, не так сильно заражённое радиацией. Только метрах в четырехстах нашелся чистый «коридор», по которому мы поднялись гуськом: впереди одышливо пыхтящий Перепел, за ним поминутно оскальзывающийся Макс и я замыкающий. На вершине насыпи нас ждали ржавые рельсы, шпалы, рассыпающиеся в труху, если на них наступить, и истлевший остов какой-то твари.

— «Бяшку» кто-то пристрелил, — прокомментировал Перепел, пошевелив носком сапога желтый череп с аккуратным круглым отверстием между глазниц. — Странно, что собаки не растащили кости, видно не учуяли.

Макс ойкнул. Он наступил на какой-то круглый предмет, издавший под ногой странный всхлип. Это было что-то вроде глянцево-чёрного камушка, прятавшегося в уголке между рельсом и шпалой.

— Ишь ты! «Рачий глаз» нашел, желторотик. Редкая штука, тыщ пять стоит. С первым сламом тебя! — обрадовался Перепел. Он достал из внутреннего карман штормовки бинокль чуть покрупнее театрального и стал осматривать простиравшуюся внизу за насыпью долину. Перепел был похож на полководца, высматривающего подходящее для генерального сражения поле. Неопределенно хмыкнув, он спрятал бинокль и дал команду спускаться. Макс, вероятно, воодушевленный находкой, побежал, набирая скорость, вниз по склону, перепеловское «Куда, дурак?» уже не могло его остановить, и, не добежав до конца совсем чуть-чуть, Макс вдруг оторвался от земли и, взмыв, пролетел метров двадцать по широкой параболе, грохнулся в траву, словно мешок с костями.

— … твою дивизию в… через колено! — разразился Перепел. — В «батут» вляпался, ботаник!

Мы быстро, но осторожно спустились, огибая ловушку. Макс лежал неподвижно. Когда мы подошли к нему, он вдруг приподнялся и сказал:

— Почему люди не летают, как птицы?

Эта фраза нас подкосила, я забыл, когда в последний раз так неистово хохотал, Перепел размазывал кулаком слезы по физиономии, а у Макса на лице лишь блуждала улыбка, слабое отражение нашего нервного веселья.

Зато всю оставшуюся дорогу до Мусорки мы были серьезны и сосредоточены, чуть ли не на каждом шагу тщательно обдумывая, куда поставить ногу. Тем более, что, когда мы добрались до Мусорки, ловушки стали попадаться гораздо чаще. В этом районе Зоны огромными холмами лежал строительный мусор, свезённый сюда словно из города, разрушенного землетрясением или бомбардировками, причём, судя по радиоактивному фону этого хлама, бомбардировки были ядерными. Между холмами сбивалась в стаи и ржавела та техника, на которой этот мусор свозили. По совету Перепела мы надели респираторы, чтобы не вдохнуть «горячую частицу». По длинной дуге мы обошли и холмы, кладбища грузовиков с автобусами и пошли вдоль канавы, на дне которой лежали навсегда