девушкой, которой показал дорогу. Я перебиваю его и спрашиваю про интервью, не хотя слышать, но зная ответ заранее. И почему все руководители отделов выбирают начинать отношения с подчиненными. И ту его настоящую мне жаль. Я только могу представить те эмоции, которые захлестнули ее в тот день. Новый город, новая работа, молодой симпатичный сутулый руководитель. Вот это новая жизнь, не то, что было раньше в М. Точно, все налаживается.

О.переехал к ней с ноябре, сразу же в ее смятые холодные простыни, в ее спокойствие и дешевую комуналку на втором этаже, где на полу лежали старые ковры, плетеная полка, где отдыхали ее книги, осталась от прежней владелицы квартиры, видавшей войну, а из окон виднелись две яблони, что могли бы скрасить по весне любые попытки депрессии забраться когтями в голову. Но к новому году они уже жили в красивой новостройке с видом на другую новостройку и балконы соседей, а не маленький яблоневый сад.

Они прожили там три года. За это время завели щенка, украсили дважды елку, купили дорогой матрас и несколько раз собрали вместе мебель из Икеи. Она пекла ему торты на день рождения, он покупал ей платья. Никаких царапин на щеках, никаких скандалов. Они часто ездили в отпуск, знакомясь с новыми городами, в одну из таких поездок они решили, что нашли то самое место, где хотели бы остаться жизнь их красивую долгую жизнь. Красивое место в И. О.был счастлив и делился своим счастьем с друзьями и семьей.

Говорил, что уверен в своем решении сделать ее своей женой, так как любил сильно-сильно. Снова нахмурился. Я выждала момент и повернулась к нему. Как можно сутулиться еще сильней, да он тут сложится сейчас как моторолла, будем доставать его потом с заднего сидения как посылку. Он ловит мой вопросительный взгляд и говорит, что полюбил другую. Я давлюсь воздухом и переспрашиваю, которой из них он покупает кольцо. Узнаю, что О. встретил новую женщину-коллегу три месяца назад, и все это время, выходя из своего кабинета, шел в кабинет коллеги, где растворялся в диалогах, обсуждении рабочих задач и планов на вечер. В то время, когда его настоящая bride-to-be-or-not-to-be сидела по другую стены. Как настоящий джентльмен, он не начинал отношения с другой, не закончив предыдущие. Эти последние три месяца он спал на диване, пытаясь собраться и поговорить со своей девушкой. Я уже правда не понимала, которой из них. Как-то утром, жарким июльским утром он проснулся от всхлипываний и какого-то шума. Она прочла переписку, залезла в телефон, кричала, что знала, что он скрывает что-то, она плакала и просила объяснить, почему он молчал все это время. Три месяца безмолвия, три месяца отчаяния, три месяца, выброшенных воронам в мусорки. И он ответил ей, «не все такие сильные как ты». Я начинала понимать, что продавливает эти худые плечи, и какой холодный ветер заставляет его ежиться и наклоняться еще сильней. Возможно раньше, лет так пять назад, я бы осудила и вознегодовала, сказала бы ему много слов, воззвала бы к разуму. А сейчас я как радио, ловила волну Д., такую теплую и спокойную, вовлекаясь достаточно лишь для того, чтобы выслушать и провести диалог, спокойный и не дающий оценку. Я смотрела на О. в боковое стекло машины, такого тонкого и погасшего, видела его худые пальцы, сухую кожу под глазами, пробирающуюся на плечики его застиранной футболки перхоть, на колючие коленки и немного оттопыренные уши. И так все сжалось внутри, и в носу защекотало, словно маленькой метелкой дворник промел, после рельсов-рельсов и запоздалого поезда. Интересно, а ему в детстве мама тоже так рисовала на спине и рассказывала этот стишок? А он когда-то рассказывал кому-то? Может, кому-то из тех, кого любил. Мне сейчас так хотелось верить, что любил и был любимым. И что сейчас его тоже кто-то любит, кто-то, кто может его согреть и дать заземлиться, перед тем как он сможет вырасти и встретить своего человека, может даже, посадить яблоню, а лучше две. А возможно, это будут апельсины в солнечной И., которую он сможет разделить с той, кого по-настоящему полюбит.

Глава 5

K.

Я хочу делить с тобой эти мгновения, где я вижу что-то впервые, где я ощупываю новые грани, где я спотыкаюсь и нахожу опору, где я проваливаюсь без сознания в толщу колючей сжимающей боли, которую называют жизнью, как называла жизнью моя давняя знакомая все те душащие меня чувства, которые забирали желание просыпаться с утра. Я была веселой и отвергнутой, была злющей и самой доброй, была и меня не было, наедине с собой или в миллиардах очередей за счастьем, разглядывая кометы и зеленые пластиковые мусорки на нагревшемся асфальте. Я так хотела кричать, моля о скорой смерти, или о ком-то, кто мог бы спасти, но давно уже не ступавшим по этой земле. Я бы хотела кричать, что только хватит голоса и смелости быть услышанной и осужденной. Я бы так хотела кричать, чтобы открылись все рваные швы на моей белой коже, чтобы я просто высохла от глубоких и частых порезов, от безразличия ближних и лицемерия якобы значимых. Я бы хотела вскрикнуть и замолчать, и чтобы чайка в окно мне стучалась, и вести добрые мне несла, а я бы где-то совсем далеко обернулась на шелест крыльев ее за окном и облегченно выдохнула, приняв эти вести, сбросив с себя полотна забот о том, что никак не могу поменять. Я бы так хотела весточку, что все хорошо. Что все у нее хорошо.

Сковывает легкие, болят ключицы, тяжело дышать. Я стою под толщей черной воды, она продавливает, холодит мои плечи и бедра, подталкивает колени, опрокидывает лицом на просоленный темный песок. Я качаюсь словно трава по весне, совсем молодая, тонкая, дергаюсь, хочу докричаться, что я должна быть здесь и еще не время, хотя бы до октября. И чем громче я кричу, тем сильнее ветер пробивает мои тонкие клетки и кренит меня к соленому берегу, пустому, на картах не обозначенному. Я сопротивляясь, я ползу на коленях к дикому пляжу, разрезая ладони о разбитые ракушки, глубоко забивая песок в них. Он щиплет мои ладони, он заставляет меня ежится и идти быстрей. Я больше всего на свете хотела бы открыть глаза и оказаться с ней рядом, подставить голову под ее шершавые ладони, помочь ей приготовить обед, послушать ее рассказы, обнять ее