— Нужно найти, где поставить лошадей, — говорит Йори.

Я киваю, но на душе неспокойно. Мешочек с монетами, который я забрала из библиотеки, пустеет быстрее, чем я думала. Там и сначала-то было всего несколько фунтов, а мы уже потратили почти полфунта. Лошади — кормежка и постой — обходятся не дешевле нас самих.

Мы едем вперед. Йори задает несколько вопросов, и наконец нас отправляют в конюшню, расположенную в районе Доугейт, прямо к северу от Темзы. Нам приходится спешиться и вести коней в поводу, чтобы пройти сквозь густую вонючую толпу на Лондонском мосту. Здания громоздятся одно на другое, везде воняет отбросами. Кони пугаются и ржут. Перебравшись на противоположный берег, мы все четверо насквозь взмокаем от усталости. Еще несколько поворотов и углов — на этой стороне реки улицы тоже одинаковые, и мы оказываемся в тенистом дворе, где сильно пахнет навозом. На вывеске написано «Стла Уикера». По-моему, такого слова вообще нет, но смысл понятен.

— Я кого-нибудь найду. — Йори передает мне поводья Палланта и исчезает внутри. Мальчишки — подручные конюха, наверное, — снуют туда-сюда, перетаскивая сено.

Когда Йори возвращается, на улице уже почти темно. Он невесел.

— Постой и кормежка — шиллинг в неделю за обоих коней. Выпас еще шиллинг, ковка — крона за каждого, чистка — фартинг, тоже за каждого.

— Это грабеж! Мы не можем себе такого позволить.

— Знаю, — серьезно кивает Йори. — Нам предложили их продать.

— Продать?! — Я почему-то хриплю. — То есть они задрали цены за постой, чтобы нам ничего не оставалось, кроме как продать коней. И, наверное, за бесценок?

— За три фунта, — признается он. — И это вдвое больше первоначального предложения.

Я закрываю глаза. Самсон стоил восемь фунтов. Паллант не меньше десяти.

— Забудь, — говорю я. — Мы уходим.

Я хочу вывести Самсона из двора, но Йори меня останавливает:

— И куда мы их денем? Мы не можем бродить с ними по городу, особенно ночью.

Я мотаю головой, хотя знаю, что он прав.

— Я понимаю, вы этого не хотите. Я тоже не хочу. Но мы должны их продать.

Я снова плачу, когда мы заводим отцовских коней в стойло. Эти кони были его гордостью, и их тоже у меня отняли. Йори рассчитывается с кислолицым человеком — наверное, хозяином. Я злобно смотрю на него сквозь слезы, но он не замечает. Сделка совершается очень быстро — я уже начинаю понимать, что так всегда бывает, когда происходит нечто дурное. Мы выходим обратно на улицу.

Йори ведет меня к реке. Судя по небу, уже четыре часа. Скоро солнце начнет клониться к закату. Я не хочу оставаться на улице, когда стемнеет. Не говоря о том, что я вся грязная и воняю лошадьми и глиной. Одежда мокрая и гадкая, Йори тоже выглядит не лучшим образом. Мне нужна комната, и все равно где, лишь бы недорого, и чтобы через мост не переходить.

Я сворачиваю с улицы Кэндлвик в маленький переулок, который носит имя Сент-Лоренс-Путни-Хилл просто потому, что это странное название для улицы. Он застроен домами, кирпичными и оштукатуренными, пугающе кривыми, клонящимися туда-сюда. Крыши порой касаются одна другой.

Над одной из дверей я замечаю вывеску. Дельфин. Когда-то он был целиком синий, но теперь это голое дерево с парой пятен краски. Над ним написано «Пансион у Дельфиньей площади». На слабо светящемся окне пристроен листок с надписью «одна неделя — один пенни со стиркой». Заведение дрянное, как и все, в которых мы останавливались после отъезда из Ланхерна. Но за пенни в неделю мы можем прожить здесь несколько месяцев. За это время умрет либо королева, либо я.

От стука в дверь я вскакиваю и принимаюсь шарить под матрасом в поисках кинжала. У меня редко бывают гости. Заходят разве что прачка за одеждой или хозяйка за деньгами. Но никто из них не является в такую рань. А от всех остальных, независимо от времени, приходится ждать только неприятностей. Я добираюсь до двери, когда стук раздается вновь, и знакомый скрипучий голос спрашивает:

— Мне что, нужно стучать особым образом? — После чего раздается сложный сигнал из постукиваний и царапания двери. — Тоби, черт возьми! Я знаю, что ты дома.

Я снимаю защелку и распахиваю дверь перед Джорджем Кэри в роскошном голубом дублете, черных штанах и черной шапочке, которой не дает упасть драгоценная застежка. Застежка, пожалуй, дороже всего здания, в котором я обретаюсь.

— И зачем ты запираешься? Воздыхательницы замучили? — Он смотрит мне через плечо, как будто надеясь увидеть там целый гарем.

— Не люблю вас разочаровывать. Как вы узнали, что я дома?

— Хозяйка сказала. Кстати, о воздыхательницах. — Кэри ухмыляется так, что его рыжеватая бородка дергается.

Вдова, которой принадлежит этот дом, хороша собой и молода. Несколько раз она зазывала меня к себе поужинать и сделать кое-что еще. В какой-то момент я отказался, что ей не очень понравилось. Но я не знал, как сказать, что ее брат интересует меня куда больше, чем она сама.

— Пустишь меня, или мне весь день стоять на пороге?

Я придерживаю дверь, и Кэри входит, огибая груды одежды и книг. Он оглядывается, видит разобранную постель и незажженный уголь в жаровне.

— Почему так мрачно? Мы же тебе нормально платим.

Кэри подписывает банковские поручения и знает мое жалованье с точностью до фартинга. Но лично мне кажется, что чем меньше я трачу, чем ценнее оставшееся.

Он выдергивает из-под стола табуретку и осторожно присаживается, как будто боясь, что она рассыплется на куски.

— Как продвигаются поиски? Раз тебя не было полночи, а то и дольше, значит, ты преследовал одного из этих людей?

Я падаю на матрас и киваю.

— У меня есть список из сорока человек, которых арестовали за участие в восстании Эссекса, а потом отпустили. Я думал начать с тех, кого уже арестовали или брали под наблюдение раньше.

— Звучит утомительно.

Чтобы сидеть на хвосте одного подозреваемого в течение дня, нужно семь человек. В одиночку проследить за каждым из списка я явно не смогу, но других вариантов у меня пока нет.

— Вы за этим пришли? Поинтересоваться моим здоровьем? Я тронут.

— В каком-то смысле. — Кэри вытаскивает лист бумаги и кладет на стол. Я немедленно узнаю банковское поручение. — Вижу по лицу, что ты доволен. На самом деле не вижу, ну и ладно. Пошли. Нужно нанести визит одному из моих протеже, и мне бы пригодился человек, способный распознать ложь за сто шагов.

Покровительствовать искусствам почетно и прилично. Кэри, аристократ и придворный, может выбирать себе подопечных. Он разделяет любовь королевы к театру и поэтому помогает деньгами полудюжине писателей и группе актеров, которые носят его имя, называясь «Слуги лорда-камергера». Труппа эта известная и богатая, любимая ее величеством и даже приглашенная выступать в один из ее дворцов. Я слышал, что они хороши, но сам не видел их представлений. Я почти не хожу в театры после смерти Марло.