На это страшное известие «Бедные братья» ответили громкими стонами, криками и горестными сетованиями. Элеонора, гревшая руки у костра, услышала, что из других концов лагеря доносятся похожие звуки, и догадалась, что глашатаи разнесли эту ужасную весть повсюду. Бельтран еще не закончил свой рассказ: перечисление горестей продолжалось. Он рассказал о еще одной армии крестоносцев под предводительством некоего Готтшалька, германского священника настолько жестокого и коварного, что венгерский царь приказал уничтожить и его самого, и его армию…

Элеонора внимательно слушала. Ей уже приходилось читать смутные новости о подобных жутких событиях в письмах, записках и официальных сообщениях, приходивших в канцелярию Раймунда Тулузского. Они с Гуго получили хорошее образование благодаря своей матери, женщине суровой и безжалостной, которая непрестанно скорбела о смерти своего мужа и так же беспрестанно рассказывала Элеоноре и Гуго о том, как Господь забрал ее благоверного во цвете лет. Мать была решительно настроена на то, чтобы ее дети усиленно штудировали старинные буквари и учебники. И они овладели латинской грамматикой и синтаксисом, не говоря уже об изысканном литературном французском языке, на котором разговаривали при дворе. Более того, они с братом даже немного разбирались в греческом. Какой трудный язык! Элеоноре часто вспоминались синяки на костяшках пальцев. Она до сих пор знала наизусть греческий алфавит, а также сложную грамматику латыни. Интенсивные занятия и суровая дисциплина сблизили ее с братом Гуго, и они стали похожи как две капли воды.

Их дружбу не смогли разрушить ни пьяница-муж, ни рождение и скорая смерть ребенка, ни проповеди Урбана, ни последние события, которые буквально перевернули их мир.

Как только Бельтран закончил, Элеонора сразу же обратилась к Гуго, требуя у него объяснений и желая узнать, насколько правдивыми были только что услышанные ужасные известия.

— Все даже хуже, чем ты думаешь, — признался он и повел ее в шатер, где находилась канцелярия Раймунда.

Там Элеонора узнала (о чем позже записала в своей летописи), что Бог не всегда был на стороне крестоносцев. Секретари Раймунда Тулузского получили также страшное известие об Эмихо, графе Лейнингенском, который воспользовался призывом идти на Иерусалим для того, чтобы развязать кампанию ненависти против рейнландских евреев. Эмихо свято верил, что наградой за его деятельность станет корона Византийской империи. Сначала он намеревался устроить бесчинства в Шпейере, но потом передумал и напал на Майнц, где евреи, прячась на задворках этого большого города, жили в своем особенном закрытом мире, носили серые и пурпурные одежды, берегли свои традиции, штудировали Тору и отмечали собственные религиозные праздники. Придя в Майнц, Эмихо, объявив, что у него на теле чудесным образом появился крест (вероятнее всего, это был укус блохи), свирепо напал на тамошних евреев. Ему помогал Гийом Плотник, виконт Мелунский. Этот виконт, прирожденный убийца, получил свою зловещую кличку в Иберии за то, что любил вбивать гвозди и скобы во лбы своих жертв. Эти двое убийц и их приспешники взяли искалеченный труп одного человека из их отряда, который погиб намного раньше, и стали носить его по городу, выкрикивая: «Смотрите, что сделали евреи с нашим товарищем! Они захватили гоя, сварили его, а потом эту воду вылили в ваши колодцы, чтобы отравить вас!» Вспыхнуло насилие. Многие евреи убежали и спрятались во дворце епископа, но позже их предали. Эмихо и Гийом захватили старейшину евреев по имени Исаак. Накинув ему на шею веревку, они потащили его по грязным улицам к месту казни, где начали орать, что помилуют его, если он примет христианство. Исаак жестом показал, что он не в состоянии и слова вымолвить, ибо шея его сдавлена веревкой. Однако, когда веревку ослабили, он сказал всего три слова: «Отрубите мне голову». Так они и сделали. А потом призвали своих последователей к кровавой резне. Они убили около семисот евреев, которые не смогли выстоять против многотысячной толпы. Десятки сообщений, приходивших в канцелярию, рассказывали о подобных отвратительных бесчинствах. Наступил момент, когда Элеонора уже не смогла продолжать чтение. Вернув документы секретарю, она вышла из шатра канцелярии в сопровождении Гуго и Готфрида.

В мрачном настроении пребывали позже Элеонора, Гуго, Готфрид, Альберик и Имогена, когда собрались, чтобы поужинать жареным кроликом и хлебом. Они встретились в большом потрепанном шатре, в котором жили Готфрид и Гуго. Там воняло сырой кожей, потом и дымом. Не успел отец Альберик произнести благодарение Господу за ужин, как в шатер ворвался Бельтран и уселся вместе со всеми как раз напротив входа. Он принес с собой отзвуки ночного лагеря, готовящегося ко сну. Заслышав унылый волчий вой, все замерли.

— Сегодня был тяжелый день, — произнес Готфрид, впиваясь зубами в недопеченный хлеб. Скорчив недовольную гримасу, он взял кубок и отхлебнул вина.

— Ужасные новости, — пробормотал Альберик. — Погибло так много крестоносцев! А Петр Пустынник опозорил свое имя.

— Негодяи! — возразил ему Гуго. — Они убили сотни евреев, не пощадив при этом ни женщин, ни детей! Какое отношение имеет это к богоугодным делам?!

— Мы заплатим за это, — сказал Альберик. — Невинная кровь никогда не остается неотомщенной.

— Это — вина наших предводителей, — заявил Гуго. — Епископов, графов и знати. Они должны были установить жесткую дисциплину и порядок в армии Господней.

— Но они же враги Господа, — заметила Имогена.

— Кто — враги?

— Евреи. Они же распяли Владыку нашего. Сказано, что Его кровь падет на них и на их детей.

— Но кровь Христова должна очищать и освящать, — заявил Гуго.

— Или наказывать, — добавил Альберик, однако его голосу явно не хватало убежденности. — А по правде говоря, — вздохнул он, — чем они хуже нас?

— Кто? Евреи или турки? — спросила Элеонора.

— И те и другие, — пробормотал Альберик. — Евреи? Кто они, как не Божьи дети? А мы кто? Тоже Божьи дети. А турки? И они — Божьи дети. Тем не менее мы убиваем друг друга из лучших побуждений. — Священник огляделся вокруг. — Но мы, мы сами — Божьи дети? Или же Бога не существует, и мы есть те, кто мы есть, — убийцы по зову сердца?

Присутствующие с изумлением уставились на Альберика.

— Отче, — спросил его Готфрид, — вы сожалеете, что пошли с нами?

— Да нет, — пожал плечами Альберик. — Не жалею. Просто задаюсь вопросом.

— Но турки захватили вотчину Христову, Священный Город, — сказал Бельтран, наклонившись вперед, и на его озябшее, заросшее щетиной лицо пал отблеск костра. — Его святейшество Папа говорит, что наш высший долг вырвать эту вотчину, эту Землю Господню из рук врагов и вернуть ее законным хозяевам. В самом деле, отче, если какой-то пришелец захватил мой дом или вашу церковь, то мы просто обязаны вернуть их себе.

— Едет дьявол на черном коне, — проговорил нараспев Пьер Бартелеми, без приглашения влетая в шатер и садясь рядом с остальными. Он обвел присутствующих перепуганным взглядом. — Я слышал вести, — продолжил он. — В последние дни нам было очень трудно. Вскоре мы увидим новые чудеса и услышим новые потрясающие известия.