работе, я с балкона два раза выстрелил в баскетбольный щит, который стоял во дворе. Кто-то из взрослых позвонил в прокуратуру, и приехал отец. Что было дальше, нетрудно догадаться.

В общем, мой подростковый возраст родителям радости не доставлял в отношении как учёбы, так и поведения. Старший брат был для меня примером. Хорошо учился, поведение примерное, учителя его хвалили. Но по дому у него никаких обязанностей не было. Дров принести — Валя (так у нас в семье меня звали), наполнить бочку водой из колодца — Валя, полить огурцы, помидоры, окучить картошку, накормить кур, нянчить младшую сестру Катерину — всё на мне. А мне нравилось быть на улице, там у меня было много друзей и занятий.

Когда не было морозов, мы топили печку лузгой (скорлупа от подсолнечника). Её привозили бесплатно и выгружали в специальное отделение сарая. Для топки лузгой делалась специальная насадка, которая вставлялась в печную дверцу. Лузга сама просыпалась в зону горения, только насыпай сверху. Чудесное по простоте и надёжности изобретение. Температура и скорость горения хорошо регулировались дверцей поддувала.

Характерной приметой времени моего детства были напоминания о прошедшей войне. За железной дорогой в сторону реки Белой на большой площади, по длине больше двух километров, было большое немецкое кладбище. Там хоронили фашистов, погибших в горах и умерших в госпитале, который находился при немцах в железнодорожной школе. Кладбище представляло собой длинные, строгие ряды металлических стоек, покрашенных зелёной краской. На стойках шириной 50 мм наверху была поперечина пошире, на которой белой краской было чётко написано на немецком имя, фамилия, дата рождения и смерти. Звание не указано. Таких крестов были тысячи. Мы ходили через это кладбище на старую водокачку купаться. Вода там была всегда чистая и тёплая. Совсем недавно, в 2017 году, проезжая мимо этого места по виадуку через железную дорогу, увидел вместо кладбища жилой массив частных домов…

В железнодорожной школе, где я учился с девятого класса, профориентация была не на сельское хозяйство, а на профессии железнодорожников. Проходить практику меня направили в паровозное депо, в бригаду по ремонту механизмов управления (главный кран машиниста и паровой электрогенератор). Депо большое, поворотный круг на восемь боксов, каждый на три паровоза. Оно обслуживало ветку («плечо») на юг до станции Туапсе и на север до станции Армавир. То есть, поездная бригада от Белоречки ведёт состав до конечной точки и, возвращаясь, становится на ремонт.

Я многое узнал ещё раньше от своих друзей и знакомых из семей, работающих на железной дороге. Когда первый раз пришёл в бригаду, меня послали помогать двум слесарям снимать паровую турбину. Она находилась на самом верху паровоза, рядом с дымогарной трубой, весила около 100 кг. Тут я узнал, что такое паровоз. Любая деталь, каждый сантиметр поверхности покрыт толстым слоем сажи, пропитанной маслом, не только снаружи, но и в кабине машиниста. Смыть эту грязь холодной водой с мылом не получится. Турбину снимали краном и на телеге везли на участок ремонта.

С краном машиниста я дела не имел. Это самая ответственная деталь паровоза. Кран регулирует подачу пара в рабочие цилиндры, обеспечивает реверс (обратный ход), трогание с места, необходимую скорость движения. Самый мощный паровоз (серии «Щ») тягал товарняки и скорые поезда.

Территория железнодорожной станции была очень большая. Площадка угольного склада, где паровозы заполняли тендеры, где были запасы угля и воды, охранялась автоматчиками круглые сутки. За воровство угля — тюрьма. Была площадка, где паровозы чистили топки перед ремонтом. На ней постоянно копались люди, выбирая несгоревшие куски угля. За угольным складом, практически в поле, была площадка бывшего склада боеприпасов, где, если покопаться, найдёшь много интересного. Дальше в поле были капониры10 для самолётов (во время войны там был аэродром), высота брустверов более двух метров. В этих укрытиях мы находили тридцатимиллиметровые снаряды от авиационных пушек, попадались немецкие и советские. Набрав штук десять снарядов (мы называли их свинками), шли на берег реки, на пустырь, разводили хороший костёр, бросали в него свинки, а сами прятались под берег реки высотой около полутора метров. Сидели и ждали, когда начнут рваться снаряды, и считали число взрывов. С каждым взрывом летели головешки и осколки. Пока все снаряды не взорвутся, из укрытия выходить нельзя. Бывало, костёр прогорит и дыма нет, а взрыва не произошло. Но снаряд может взорваться с задержкой. Терпения всё равно не хватает. Начинаем выглядывать из обрыва. Один раз доигрались. Слава Богу, никто не пострадал, только у меня из брови потекла струйка крови: туда попал маленький, как гречневое зёрнышко, осколок с острыми краями. Он прощупывается и сейчас, только вокруг него образовалась капсула. Родителям я ничего не сказал, а в брови ничего не видно, и они долго не знали об этом. Ещё сантиметр, и я бы лишился глаза. При схожих обстоятельствах в другой группе ребят при взрыве мины двое погибли и один остался инвалидом.

Своё занятие мы не бросили, стали под обрывом на берегу делать нишу для костра. Из ниши наверх устраивали дымоход, а сами оставались наверху. Берег был как слоёный пирог: сверху полметра плотная глина с дёрном, ниже гравий с песком. Если что-то не взрывалось, мы просто уходили домой, а на другой день это место засыпали камнями.

Были и другие развлечения. В парке работала карусель, качели, тир пневматический, тир малокалиберный. Карусель крутилась «на ребячьей тяге». То есть, под круглой площадкой карусели, находящейся на высоте человеческого роста, была крестовина, закрытая сплошной оградой. Хозяин карусели запускал туда 8-10 подростков, и они крутили карусель. Пять раз крутишь — один раз катаешься на лошадке. В станице (Белореченск тогда был станицей Белореченской) был кинотеатр «Октябрь» на два зала (большой и малый). Дневные билеты стоили 10 копеек, вечерние 25 коп. Продавали напитки, мороженое. Имея 1 рубль, можно было хорошо погулять, но такое случалось редко. Был всего один маршрут общественного транспорта — «Вокзал — рынок». Стоимость проезда зависела от количества проезжаемых остановок (от пяти до пятидесяти копеек). Личных автомобилей было очень мало. Автомобиль «Москвич» был у директорши маслозавода. Больше не знаю, у кого была машина.

Ярким, запоминающимся событием был Праздник урожая. Затрудняюсь назвать год начала этого мероприятия, но в 1960 году оно ещё проходило. На территории рынка в центре станицы каждый совхоз и колхоз района строил лёгкий деревянный павильон площадью 50–60 кв. метров. Архитектура павильонов была самая разнообразная, преобладали яркие цвета. В конце сентября праздник торжественно открывался. В павильонах выставлялись снопы зерновых, караваи больших размеров, бахчевые всех видов