марта, поскольку, объяснив, как туда добраться, владелец поддержал их в нежелании начать отдых именно 1 апреля. Незнакомым друг с другом, а потому не обязанным общаться в дороге леди Кэролайн Дестер и миссис Фишер предстояло только к концу пути выяснить, кто есть кто, и приехать на место утром 2 апреля. Таким образом, появлялась возможность подготовиться к их прибытию: несмотря на равенство в оплате, они все-таки должны были немного ощущать себя гостьями.

В конце марта произошли неприятные события. Испуганная, подавленная чувством вины и ужасом, но полная решимости миссис Уилкинс заявила мужу, что ее пригласили в Италию, но тот отказался верить: просто взял и отказался! Прежде никто, никуда и никогда не приглашал его жену, не говоря уж о том, чтобы в Италию. Меллерш потребовал доказательств. Единственным доказательством могла служить миссис Арбутнот, и миссис Уилкинс ее предъявила, но сколько страстных уговоров, сколько пламенных просьб для этого потребовалось! Миссис Арбутнот понятия не имела, как сможет посмотреть в глаза мистеру Уилкинсу и сказать не соответствующие истине слова, тем самым подтвердив собственное подозрение в медленном, но неуклонном отступлении от Бога.

Больше того, весь март изобиловал опасными, тревожными происшествиями. Месяц выдался тяжелым. Изнеженная, избалованная многолетними потаканиями совесть миссис Арбутнот отказывалась примириться с неполным соответствием высоким требованиям добродетели. Совесть лишала покоя и заставляла неустанно молиться, то и дело нарушала просьбы о божественном руководстве неудобными вопросами вроде: «Уж не лицемеришь ли ты? Действительно так считаешь? Не испытаешь ли разочарования, если молитва вдруг исполнится?»

Сырая холодная погода действовала заодно с совестью, вызвав среди бедняков намного больше болезней, чем обычно. Подопечных мучил бронхит, терзала лихорадка. Напасти следовали бесконечной чередой. И в это время она собиралась уехать, потратить такие нужные деньги на путешествие, на собственное удовольствие. Она одна будет счастлива месяц, в то время как другим несчастным этих денег хватило бы надолго.

У нее не было сил прямо взглянуть в доброе лицо викария. Святой отец не знал, и никто не знал, о ее планах, поэтому с самого начала миссис Арбутнот не могла никому смотреть в глаза, как не могла и произносить речи с просьбами о пожертвованиях. Разве имела она право убеждать незнакомых слушателей, помогать неимущим, если сама собиралась потратить крупную сумму столь эгоистическим образом? Не успокоило и не поддержало даже то, что, дабы восполнить предназначавшиеся беднякам средства, миссис Арбутнот попросила у Фредерика немного денег, и муж тут же, не задавая вопросов, выписал чек на сто фунтов. Она густо покраснела, а Фредерик, взглянув на жену, отвел глаза, чтобы не выказать своей радости оттого, что она приняла решение уехать. Миссис Арбутнот немедленно передала деньги в организацию, с которой сотрудничала, но облегчения не почувствовала.

Миссис Уилкинс, напротив, не испытывала ни малейших колебаний и угрызений совести, поскольку с самого начала не сомневалась, что имеет полное право на отдых и может потратить с трудом скопленные деньги по своему усмотрению.

– Только подумайте, какими мы оттуда вернемся, – стараясь подбодрить, обратилась она к бледной спутнице.

Нет, миссис Уилкинс ничуть не сомневалась в верности принятого решения, хотя и боялась. Март тоже стал для нее тяжелым месяцем, ибо ничего не подозревавший мистер Уилкинс по-прежнему изо дня в день приходил домой обедать и ел свою рыбу.

Обстоятельства складывались крайне неловко, настолько неловко, что даже удивительно. Чтобы угодить мужу, она подавала самые любимые блюда, покупала лучшие продукты и особенно трепетно относилась к приготовлению, – и в итоге до такой степени преуспела, что, доставляя мужу гастрономическое удовольствие, привела его к мысли, что все-таки он женился правильно, хотя прежде не раз подозревал, что совершил непоправимую ошибку. В результате в третье воскресенье месяца – а миссис Уилкинс с трепетом решила, что в четвертое воскресенье (всего в этом марте их было пять, и в пятое ей предстояло уехать) наберется смелости и расскажет Меллершу о приглашении, – после того как йоркширский пудинг растаял во рту, а абрикосовый пирог незаметно исчез целиком, Меллерш закурил сигару перед весело горевшим камином и под стук ветра в окно заявил:

– Собираюсь на Пасху отвезти тебя в Италию.

Супруг умолк в ожидании возгласов изумления и благодарности, но его ожидание не оправдалось. Если не считать завывания ветра и веселого потрескивания камина, в комнате царила глубокая тишина. Миссис Уилкинс не могла вымолвить ни слова, словно лишилась дара речи. В следующее воскресенье предстояло сообщить мужу важную новость, а она до сих пор не придумала, как это сделает.

Мистер Уилкинс, который ездил за границу еще до войны, сейчас с возрастающим негодованием переживал ветер, дождь и прочие погодные мерзости, постепенно укрепляясь в желании покинуть Англию хотя бы на время и провести Пасху в благословенном краю. Дела его шли успешно, так что он вполне мог позволить себе путешествие. Швейцария в апреле ничем не могла порадовать, а вот Италия очень даже, так что надо ехать именно туда. А поскольку отпуск без жены вызовет нежелательные пересуды, придется взять ее с собой. К тому же она может оказаться полезной: покараулить багаж или что-нибудь подержать, поднести.

Мистер Уилкинс ожидал бурных восторгов, поэтому гробовое молчание выбило его из колеи. Он решил, что жена, должно быть, не расслышала: возможно, погрузилась в какую-нибудь очередную бредовую мечту. Порой у него вызывало досаду, что до сих пор она оставалась наивной, как ребенок…

Он повернулся – кресла стояли рядом, напротив камина – и взглянул на супругу. Миссис Уилкинс сосредоточенно смотрела на пламя камина, отчего лицо ее казалось странно красным.

Повысив благозвучный, отточенный в многочисленных судебных заседаниях голос и не скрывая язвительности, так как невнимание в столь ответственный момент ранило самолюбие, Меллерш повторил:

– Должно быть, ты не расслышала? Собираюсь на Пасху отвезти тебя в Италию.

Конечно, все она расслышала: просто задумалась о необыкновенном совпадении. Действительно необыкновенном. Как раз собиралась сказать, что приглашена… подруга пригласила… тоже на Пасху. Пасха ведь в апреле, правда? У подруги там, в Италии, дом…

Объятая ужасом, чувством вины и изумлением, в эту минуту миссис Уилкинс изъяснялась еще более непоследовательно и сбивчиво – если такое возможно, – чем обычно.

Вечер прошел ужасно. До глубины души разгневанный – как же так: благое намерение осталось неоцененным! – Меллерш подверг жену крайне суровому допросу, потребовал немедленно написать подруге и отвергнуть приглашение, поскольку она опрометчиво согласилась без позволения мужа. Но его буквально шокировало неожиданное, необъяснимое упрямство, с которым он столкнулся. Не в силах поверить, что она действительно приглашена в Италию, не захотел он признать и существование некой миссис