– И всё? – спросила Жаля. – Вы – ты не погадаешь мне на Коране?

– Гадать на Коране – это оксюморон и святотатство. В исламе запрещены гадание и колдовство.

– А я знаю женщину, которая смотрит судьбу по Корану, – Жаля озадаченно нахмурилась.

– Она попадёт в ад, – заверила её Рейхан.

Этими краткими теологическими дебатами окончился сеанс Жали. Заперев за ней дверь, Рейхан почувствовала, что ей как никогда необходимо очищение огнём.

Усевшись на приятно пахнущее сиденье автомобиля, Рейхан поцеловала Джамилю (её щека была гладкой и мягкой, как кошачья пяточка, и Рейхан испытала тактильное удовольствие и гордость за свою работу, ибо это она приготовила для подруги все косметические средства, которыми та пользовалась) и сказала:

– Пожалей меня, ко мне опять пришла одна из этих. Тех, которые выскакивают замуж, не проверив жениха. А жених затейник оказался.

Джамиля расхохоталась.

Когда они приехали в Сураханы, немного распогодилось, ветер, с утра дувший так сильно, что у Рейхан, когда она шла к машине, создалось ощущение, будто её бьют тряпкой по лицу, улёгся, подобно дракону, который устал бесноваться, решив, что достаточно уже принёс разрушений. Рейхан глубоко вдыхала посвежевший воздух, думая, до чего же всё-таки приятно иногда выбираться из города, пусть даже в такое безжизненное место, как Сураханы. Здесь жил только огонь.

Широкую площадь перед входом в Атешгях оккупировали огромные автобусы. Из них непрерывным чёрно-белым потоком выходили индийцы.

– Если они все одновременно набьются в храм, я к огню не протолкнусь, – сказала Рейхан, наблюдая за их передвижениями. Собираясь плотными кучками, они поджидали своих гидов, чтобы двинуться к кассе.

– Скорее, за билетами! – воскликнула Рейхан и ринулась к киоску, пока толпа огнепоклонников и индуистов (ей представилось, как на протяжении многих веков, что бы ни происходило в мире, они не переставали приезжать, сменяя друг друга в кельях, где предавали себя аскезе и умирали, а тела их сжигали на священном огне, к большому негодованию зороастрийцев, должно быть) не перекрыла им с Джамилей вход.

– Смотри, здесь написано, что для граждан страны билеты стоят два маната, а для иностранцев – четыре. Какое милое гостеприимство. Должно быть, это оттого, что иностранцы нечестивы.

– Я тоже нечестива, – довольно заметила Джамиля.

– Но ты много страдала.

– Да, я всю жизнь страдаю за любовь.

(И это была правда. С первого класса Джамиля влюблялась в мальчиков, бегала за ними, покупала им в буфете запретные пирожки, жаренные во фритюре, булки и разноцветных животных на палочках, ходила счастливая несколько дней, потом случалась драма, мальчики раскрывали всё свойственное их полу подлое коварство, и Рейхан с Элладой утешали подругу, рыдающую в туалете. Время шло, девочки росли, а в отношениях Джамили с противоположным полом ничего не изменилось, разве что в какой-то момент она научилась не столько отдавать, сколько брать. Это Рейхан вправила ей мозги, убедив Джамилю, что если уж мужчины не могут подарить ей настоящей любви, то пусть хотя бы расплачиваются за её растрёпанные нервы чем-то существенным.)

Подруги прошли арки входного портала и оказались во дворе караван-сарая, разросшегося вокруг храма. По двору бродили туристы, кое-кто топтался перед священным огнём и фотографировал, но, когда Рейхан поднялась по ступеням квадратного в плане и открытого со всех сторон алтаря, все предпочли расступиться, и Рейхан беспрепятственно подошла и вгляделась в пляшущее пламя, не угасающее уже много веков. «Интересно, – подумала Рейхан, – обладает ли вечный огонь памятью?»

Играя воображением, она видела в огне то пляшущих саламандр, то бога Агни, то Бригитту, которая ободряюще улыбнулась ей. У Рейхан закололо в кончиках пальцев, затем в ладонях и ступнях, ей показалось, что она сейчас взлетит, совсем как во сне. На неё снизошло удивительное чувство влюблённости, ей захотелось танцевать или кричать, обрушиться проливным дождём на землю, совершить что-нибудь огромное и дикое, но она так и не смогла придумать – что, поэтому припрятала распирающую её энергию под сердце и начала спокойно, хотя и не сдерживая счастливой улыбки, смотреть по сторонам.

Группе индийских туристов наконец удалось попасть внутрь, и теперь они рассыпались по двору, заходили в молельни, с недоумением обнаруживая там крашеные гипсовые скульптуры, изображающие их самих столетия назад, заглядывали в ямы и колодцы, пробитые в скале, склонялись над маленькими кострами, горевшими по бокам главного храма, брали из них куски угля и с интересом вертели в руках. Один из них, немолодой, но статный, в белых одеяниях и белой чалме, поднялся к алтарю, обернулся на Рейхан, чуть не сразив её наповал красотой своих невероятных голубых глаз, и спокойно сунул руки в огонь. Рейхан, не скрывая любопытства, подалась вперёд. Руки брахмана (должно быть, он был брахманом, хотя Рейхан не особенно разбиралась в индуистских варнах) оставались невредимыми, он умывал их священным огнём, искоса посматривая на Рейхан, которая была удивлена больше этими быстрыми взглядами, чем его неопалимостью, хотя уже привыкла к тому, что в её обществе даже самые целомудренные мужчины начинали вести себя странно. Недолго думая, она тоже отдала свои руки на растерзание огню, и индиец отшатнулся, потрясённо воззрившись на то, как Рейхан держит руки в огне и не горит. И всё же она кое-что почувствовала. Это была боль, но боль принадлежала не ей и не являлась физической, скорее, эхо, отпечаток боли кого-то, кто нуждался в её помощи.

– Так, Рейхан, хватит рисоваться, – предостерегла Джамиля. – Они сейчас тебя отсюда не выпустят.

И правда, вокруг Рейхан и брахмана начала собираться толпа. Кое-кто уже навёл в их сторону прицел фотоаппарата. Подругам пришлось срочно выбираться из храма с напускным выражением безразличия на лицах, словно ничего особенного не произошло.

– Ну что, зарядила батарейку? – спросила Джамиля, когда они направлялись обратно в город.

– Да, хочется свернуть горы, но у меня нет гор. Приходи вечером, будем лепить гюрзу. Эллада тоже придёт.

Представив себе альтернативный вариант вечернего досуга (трое мелких пацанов будут верещать и бегать по потолку, а ей придётся выслушивать нотации матери), Джамиля согласилась.

На сегодня к Рейхан была записана ещё одна женщина, даже не рассказавшая в сообщении, что ей нужно, и объяснившая это тем, что её «могут читать». В своём планировщике, полном засушенных растений и заметок о специях-кристаллах-свечах, Рейхан отметила женщину как «15:30 – Преследуемая (?)». Ей как раз хватило времени, чтобы доехать до дома, слегка перекусить и выпить восстанавливающий силы травяной чай по её особому рецепту – чудодейственный массаж, который Рейхан делала Ясмин каждый день, а также еженощные эскапады в пространстве сновидений отбирали очень много энергии, поэтому Рейхан ела необычайно обильно, но оставалась стройной, на вкус некоторых – даже тощей.

Пока она отпирала дверь, на улицу вышла соседка с тазом, полным мокрого белья, и, увидев Рейхан, преувеличенно дружелюбно улыбнулась ей, а затем сообщила новость: