Беккер сидел в опустевшем домике. Чуть слышно гудел кондиционер, волнами гоняя по полу пряный прохладный воздух. Деревья затеняли окна. Хотя их листья имели красноватый оттенок, полумрак в холле казался, как и на Земле, зеленым. Слабый ветерок играл листьями, и хлопотливые солнечные зайчики бесшумно перебегали с места на место.

Беккер задумчиво нажал кнопку вызова сети обслуживания. Дождавшись ответа, он заказал глайдер. Еще несколько минут он провел в кресле, улыбаясь своим мыслям, а потом резко встал и вышел на крыльцо. В глаза ему ударил яркий солнечный свет. Прикрываясь ладонью, он неуклюже забрался в глайдер и скомандовал: «Фильтр!» Прозрачная крыша машины потемнела. Удовлетворенно вздохнув, Беккер тронул клавиши пульта управления. Глайдер рывком снялся с места и заскользил по белой бетонной полосе шоссе.

Главный врач встретил Беккера неприветливо. Беккер опять про себя удивился: как это он ухитряется быть загруженным работой? Колонисты болеют редко, приезжих на Таврии мало, а. персонал больницы вышколен и превосходно знает свое дело. Тихо, извиняющимся тоном, изложил он ему свою просьбу. Чеканные складки на лице главврача окаменели. Сухо он объявил, что больную Грей отпустить не может, поскольку до завершения курса лечения всяческие физические, а тем паче эмоциональные нагрузки ей противопоказаны.

Лицо Беккера стало совсем унылым. Он упрямо настаивал на своем. Главврач сурово отвечал ему рублеными фразами. Чем тише был голос Беккера, тем громче и увереннее отвечал ему собеседник. А через несколько минут сотрудники больницы могли видеть, как из кабинета бочком выскользнул посетитель, робко кивнув несокрушимо стоящему — руки в бедра — в дверях главному. Главный торжественно исчез у себя в кабинете, а робкий посетитель, поблуждав по коридорам, нашел больную Грей, повел ее переодеваться и увез куда-то в ожидавшем на солнцепеке глайдере. Их не останавливали: главврач сердито буркнул по селектору, чтобы больную Грей отпустили до конца дня.

Глайдер шел медленно. В кабине было тихо. Изредка на чуть притемненную крышу наплывала тень одиноко стоящего у дороги дерева. Вера сидела, глядя в затылок маленькому, еще не старому, но очень усталому на вид человеку.

— Как долго меня здесь продержат?

— Теперь уже недолго, — обернувшись, улыбнулся Беккер. — Ведь вы практически здоровы. — И добавил: — Они просто не знают, чем вас лечить.

Вера скептически усмехнулась: десятки процедур, различные препараты — значит, знают, чем лечить.

Сидевший впереди человек словно затылком увидел ее усмешку:

— У вас был шок, с которым они справились в первые дни. А держат вас в больнице потому, что не могут установить его причину.

— Боятся повторения?

— Да. Ведь у вас этот шок вторично. Но сегодня все разъяснится. — Он не стал уточнять, что пока не знает как.

— Вы все знаете? — Она сделала ударение на слове «все». В голосе ее прозвучала ирония, и Беккер порадовался этому. Когда он впервые увидел ее, она была придавлена антишоковыми препаратами и разговаривала как во сне. Но ответил он спокойно:

— Я предполагаю. Больше того — я уверен.

— А я думала, вы опять будете меня расспрашивать. Меня все расспрашивают!

Беккер промолчал. Она не напрасно была такой колючей. Действительно, ее все расспрашивали. Беккер держался позади остальных на той, первой беседе. Может быть, поэтому он сквозь сонное оцепенение, навязанное ей лекарствами, разглядел боль и испуг. Ему стало жаль Веру, на которую свалилось и так слишком многое. Она подверглась массированному психовоздействию. В этом у него не было сомнений. В этом он разбирался, по долгу службы. Но также по долгу службы он знал, что психовоздействия быть не могло: ни на Росе, ни на Таврии нет и не могло быть необходимого для этого оборудования. Оставалась еще возможность случайного взаимоналожения полей, но такой возможности никто никогда в расчет не брал — очень уж мала вероятность резонанса внешнего поля с полем мозга.

В этом и заключалась загадка, за разгадкой которой они ехали на космодром.

Времени оставалось еще много. Беккер остановил глайдер на обочине трассы и вышел. Вера не сразу последовала за ним. Пробравшись сквозь придорожные кусты, она обнаружила Беккера сидящим на берегу крохотной речушки. Не речушки — ручейка, разбрасывавшего солнечные отражения от своих тонко журчащих на перекате струй. От воды тянуло запахом сырости и лета. Ветерок запутался в обступивших полянку деревьях. После шума движения было тихо до звона в ушах. У Веры перехватило вдруг горло, и она откашлялась, не в силах проглотить подкативший к горлу комок. «Боже, как хорошо!» — не своими, вычитанными где-то словами подумала она. Внутри нее словно отпустили туго закрученную пружину, и она чувствовала облегчение и печаль. Печаль — понимая, что все позади, и зная, что позади осталась часть ее жизни, и что сама она стала иной…

От внезапно нахлынувшего чувства благодарности к солнцу, к реке, к этому человеку, который привез ее сюда, Вере захотелось рассказать ему о том, что с ней происходит. Но он поднялся и вошел в воду, разбивая башмаками плававшие в ней отражения на тысячи осколков. Вода обтекала его башмаки. Он зачерпнул горстью и напился. Фигура его не казалась теперь ни маленькой, ни робкой. Когда он вышел из ручья, капли воды еще блестели на его губах и подбородке. Вера вдруг устыдилась своего порыва и почти неприязненно на него смотрела. Он же, будто не заметив ее взгляда, деловито глянул на часы блок-универсала и заторопился. Хотя Вера уже передумала и не хотела ничего ему говорить, но теперь вдруг почувствовала себя обиженной. К глайдеру они вышли молча.

Корабль садился на ионной тяге. Пронзительный вой перекрывал все звуки на много километров вокруг. В бункере у всех заложило уши. На экране был виден медленно опускающийся на столбе пламени цилиндр корабля. До поверхности остались сотни метров. Экран заволокло клубами поднятой выхлопом пыли. Сквозь пыль проглядывала кинжальная ярость огня. Наконец корабль коснулся Таврии. Двигатели смолкли, и наступила тишина, оглушительная не меньше, чем их грохот. Встречающие не торопились из бункера. Раздалось громкое шипение, слышное даже здесь, под землей. Вновь заклубилась начавшая было оседать пыль — шла продувка двигателей.

Лифт вынес всех на поверхность. Самоходные платформы побежали по ровной, как стол, земле. Подкатив к кораблю, они остановились. Все сошли на землю. Опаленная тепловым ударом, она была подметена струей газов и выглядела асфальтовой. Потрескивала, остывая, броня корабля. Переговаривались вполголоса. Впереди всех стоял Полетыкин. Выглядел он внушительно. Куда более внушительно, чем начальник космопорта. Вера и Беккер стояли в стороне. Вера не понимала, зачем они здесь. Беккер ей не объяснил. Он и сам толком не знал зачем.

С характерным хлопком отошла и сдвинулась в сторону крышка люка. Пополз вниз подъемник. На землю Таврии ступил Ченцов и с ним еще двое. Начальник космопорта сделал несколько шагов вперед и начал уставной доклад. Было видно, что делать это ему приходится не часто. Ченцов, не дослушав, махнул рукой. Его массивная, чуть сутулая фигура не терялась даже рядом с громадой корабля.