раз достать свое достоинство из штанов. Ведь я могла встретить другого, ведь могла… И жизнь сложилась бы иначе: я сумела бы создать семью, о которой мечтала в одиноком детстве. Не вышло. Не создала — ни с Андреем, ни с Сунилом. Но Даше я этого не скажу, потому что ей очень хочется услышать от меня нечто подобное.

Ей плохо, ей тоже плохо — воспоет тотчас Дашина гнилая душонка… Моя печёнка это чувствует, а мозг знает наверняка. Нет, ни шиша! Не скажу. Наоборот буду улыбаться, как настоящая американка и плевать… Плевать, даже если Андрей сейчас войдет и спросит, где свидетельство о разводе? Так вот же оно — и так легким движением руки выну я листок официальной бумаги из сумки. Приехала, чтобы привезти, спросит. Да нет же, у меня тут случайно в сумочке оно оказалось. Так, всегда с собой ношу на всякий случай… Вдруг увижу тебя через двадцать лет. А что? Так разве не бывает? Особенно в Питере, самом маленьком городе Земли, потому что свидания тут назначаются исключительно на Невском проспекте.

Почему бы Андрею вдруг не назначить кому-то свидания в том же кафе… Потому что потому… Не по статусу ему… Он уезжал в Штаты за свободой, а вернулся в Россию за золотой кабалой. Не сомневаюсь, что сейчас у него все в шоколаде — и жена как с глянца для статуса. Исключительно для витрины. Не по любви же — любить он не умеет, иначе бы не бросил сына. Хотя бы сына…

Но ладно он, мужик! Как вот его матери за столько лет ни разу не захотелось увидеть внука? Хотя бы в сети посмотреть, но нет, не постучалась в друзья. Жены бывают бывшими, но внуки! Они-то каким боком вдруг становятся посторонними?

— Даш, я о личном тебя не спрашивала и ты не спрашивай, — попыталась я остановить поток собственных мыслей. Сама себе кости перемываю или мозги промываю. — Договорились?

Собственно договорились уже до слова «пока» или «доброй ночи». Это не беседа по душам, это топтание по моей хрупкой душе. Причём в кирзовых сапожищах. Это не звон разбитого бокала, это треск пластиковой упаковки — думала, что давно убрала все эмоции, связанные с первым браком, в долгий ящик, раз отформатировать жёсткий диск памяти не получилось. Даже с учётом отсутствия родственников, способных меня хоть за что-то осудить.

— Да я так… — искренне смутилась Даша. — Мы же больше двадцати лет не виделись. О чем нам говорить, если не о прошлом?

— О выставках, например. Что сейчас стоит в Питере посмотреть?

Даша от смеха прыснула да так неожиданно, что я даже к лицу потянулась — волосы за уши убрала.

— Спроси меня, когда я в последний раз в Эрмитаже была?

— Я сегодня сходила. Почти без очереди получилось.

— Ну… У меня не получится сходить в будний день днем. Я — рабочая кобыла. В театре не помню тоже, когда была.

Напрашивается? Нет, билет куплен один. И пойду я на балет одна.

— Наверное, живи я в Питере, тоже бы театры игнорировала, а так русская культура мне в диковинку.

Даша снова хмыкнула.

— Вся такая американка, да?

— Нет. Просто мало русские коллективы за океаном гастролируют.

Я уже тут на манер бродячего цирка выступила. Пора удалиться под бурные аплодисменты или гробовое молчание, что будет одинаково приятно. Фу… Рассказывать ей, как я соблазнила второго мужа, не буду. Обойдётся!

Хорошее дело браком не назовут, это точно!

Я бы никогда не вышла замуж за Сунила, если бы он был настоящим индусом. И не в цвете кожи дело — дело в голове. Я не люблю полосатые футболки, даже если они с воротничками, а у каждого второго выходца из Индии имеется “полосатый” пунктик. Во-вторых, у меня не достаточно аргументов, чтобы убедить человека в том, что бесполезно надевать куртку и напяливать шапку, если ты продолжаешь в плюс пять ходить в сандалиях на босу ногу. Еще за белые носки в сандалиях у меня не хватит смелости отправить человека лесом прямо в детский сад. В своих коллегах по программерскому цеху я это все просто игнорирую, пряча осуждающий взгляд в мониторе, но быть страусом в личной жизни не получится.

Сунил вел себя и одевался, как европеец, это раз. Говорил по-английски с минимальным акцентом без рычания, это два. И три — он ел мясо, не перебарщивал со специями и спокойно относился к любой кухне. Так что столкновение культур в нашем случае оказалось минимальным. И что еще важнее — мы жили без оглядки на родственников. Он общался со своей немецкой семьей постольку поскольку и был почти что отщепенец: родители были заняты другими внуками и потери одного ребенка как бы и не заметили. Но это все было потом. Сначала было, как водится, слово. До дела мы долго не доходили.

Сунил был умным. Нет, не так — супер-умным, при этом он никогда и ни перед кем не кичился знаниями. Зато я в любой момент могла подойти к нему с любым техническим вопросом и вместо исправления закорючки в коде, он читал мне лекцию, после которой я, вооруженная новыми знаниями, справлялась с задачей сама. Наши фирмы не конкурировали, и все равно Сунил щепетильно относился к коммерческой тайне. Если Рэй Брэдбери, по его словам, получил образование в библиотеке, то вторую степень я получила дома при участии личного профессора. Но это опять же не было главным в наших отношениях…

Сунил любил работу — не деньги, которые она приносила, а именно профессиональные успехи. Пусть только благодаря им он получал желаемый комфорт бытия, но именно процесс творчества стоял во главе угла. Пусть лирики и не согласятся, но технари тоже творят. Даже круче — созидают, особенно в мировой столице технологий. Я чувствовала себя муравьишкой, с утра до вечера несущей в муравейник свою тростинку, тогда как Сунил ходил исключительно по краю — разрабатывал абсолютно новые технологии. Ничто не ново под луной, кроме… Высоких технологий двадцать первого века. Но это опять не суть…

С ним было интересно — каждую минуту. Сунил безусловно был трудоголиком, но не интровертом. Он заканчивал работу и выходил из комнаты. С ним я увидела новый мир и сохранила прежний: друзей, увлечения, привычки в еде. Эти миры не особо пересекались, потому что Сунил без всяких разговоров отпускал меня одну на всякие русские тусовки, в которые не желал вливаться. Он не учил меня, как воспитывать сына, как тратить деньги, как строить профессиональную