Гав.

— Всего один человек?

Гав-гав.

— Это варвар? Франк?

Гав.

— Такой же ромей, как я?

Гав-гав.

— Этот человек поможет мне найти наемников?

Гав-гав.

— У него есть имя?

Гав-гав.

Я вновь остановился, на этот раз перед тем непреложным фактом, что собака, конечно же, неспособна назвать мне ни имя, ни местонахождение этого субъекта. А значит, она не сообщила мне ничего такого, что я и сам не мог бы узнать или предположить. В этом-то и была суть их трюка. Все это время меня, что называется, водили за нос, охмуряли при помощи дыма, темноты и гавканья. Я злобно глянул на черную суку.

В тот же самый момент, когда мы встретились с нею взглядами, она — клянусь, так оно и было! — подняла голову, открыла пасть и отчетливо произнесла:

— Вассос.

Я разинул рот от удивления.

— Вассос?

Гав-гав.

— Его зовут Вассос? — переспросил я. — Я должен найти человека по имени Вассос?

Дважды пролаяв, собака повернулась ко мне спиной и принялась охотиться за своим хвостом.

Нетвердой походкой я вышел на улицу, одолеваемый вопросами и сомнениями. Старуха с котлом куда-то исчезла, а ее костер превратился в груду угольев. Я набрал полные легкие свежего воздуха, надеясь, что он прочистит мне мозги. Во время моей необычной деятельности мне доводилось получать информацию из самых разных источников, начиная с городских чиновников и кончая известными преступниками, а зачастую я молил о помощи самого Бога; однако до сих пор я никогда еще не общался с бессловесными тварями. Что мне оставалось делать, кроме как проверить правдивость ее гавканья?

В скором времени выяснилось, что эта собака оказала мне большую помощь — гораздо большую, чем многие информаторы человечьей породы. Хотя я не владел ни франкским, ни болгарским, ни сербским, ни каким-либо иным варварским языком, имя «Вассос» оказалось чем-то вроде заклинания: стоило мне произнести его, и на лицах здешних обитателей проступало понимание, после чего они жестами указывали мне, куда идти. Постепенно продвигаясь по узким улочкам в направлении городской стены, я вышел к колодцу, возле которого стоял высокий цыган. Услышав мой вопрос, он указал куда-то позади меня и уверенно произнес:

— Вассос.

Обернувшись, я увидел перед собой достаточно неожиданное для этих мест строение. Оно было куда древнее и вместительнее соседних домишек. Вероятно, некогда здесь жил земледелец, которому принадлежали окрестные поля, но теперь дом обветшал и потерял былую красоту. Впрочем, у его нынешнего владельца хватило денег и на тяжелые дубовые двери, и на оконные решетки, за которыми виднелись алые занавески.

Я постучал в дверь, гадая, чем сейчас занимаются обитатели дома, но так и не дождался ответа.

— Вассос, — с улыбкой повторил цыган, стоявший на другой стороне улицы.

Я постучался еще раз и заметил краем глаза, что алая занавеска шелохнулась. Бросившись к окну, я успел увидеть в нем женскую голову.

— Вассос! — воскликнул я, пытаясь отдернуть занавеску в сторону. — Мне нужен Вассос!

— Нет, — раздалось в ответ. — Нету Вассос. Нету.

— Где же он? — спросил я, выпуская занавеску из рук и делая шаг назад.

Моя учтивость была вознаграждена. Твердая рука отдернула занавеску, и передо мной появилась сильно накрашенная особа. Ее платье, сшитое из лоскутов разных материй, совершенно не подходящих друг другу по цвету, было подвязано под грудью так, что пышный бюст вываливался наружу. Смерив меня холодным взглядом, она недовольно буркнула:

— Нету Вассос. Вассос работа.

— А завтра?

Она пожала плечами, отчего ложбинка между ее пышными грудями стала еще глубже.

— Завтра? Да, завтра.

— Я приду сюда завтра.

Поняла она меня или нет, но разговор был окончен; занавеска опустилась, и дом погрузился в тишину.

Остаток дня я провел во дворике сановника средней руки, глядя на фонтан и играя с хозяйским котом. Слуга сановника выходил из дома каждый час, дабы известить меня о том, что его господин все еще отдыхает и что он примет меня при первой же возможности. Грубая прямота жителей трущоб устраивала меня куда больше. Я совсем не случайно решил начать с последней позиции списка Крисафия, ибо надеялся, что смогу найти здесь хотя бы видимость гостеприимства, но, увы, надежды мои оказались ложными, а поскольку это был постный день, я не смог попросить у слуги даже немного вина. К вечеру я удалился оттуда и отправился во дворец. Результаты моей дневной работы нисколько не впечатлили Крисафия. Впрочем, мои дочери тоже встретили меня отнюдь не любезно, когда я пришел домой.

— Папа, ты всегда возвращаешься после наступления темноты, — попеняла мне Елена. — И опаздываешь на ужин!

— Добродетельная дочь встречает своего отца с плодами рук своих, — с улыбкой процитировал я Священное Писание.

— Не дочь, а жена, — возразила Елена. — Дочери в это время положено спать.

Я сел в кресло и попробовал похлебку, которую она приготовила.

— Прости, что заставил тебя ждать, — смиренно сказал я. — Очень вкусно. Ты готовишь ничуть не хуже мамы. К сожалению, мои работодатели из дворца требуют от меня усердной работы. Причем они платят мне столько, что в один прекрасный день мне уже не нужно будет трудиться так напряженно. И тогда мы сможем ужинать вовремя.

— Тебе понравилось во дворце, папа? — поинтересовалась Зоя, поглощая пищу с неимоверной быстротой, как солдат на марше. — Говорят, там повсюду фонтаны и светильники?

— Все правильно. И фонтаны, и светильники, и золото, — подтвердил я и описал ей несколько уголков дворца, слегка приукрасив свой рассказ.

Она слушала меня с широко распахнутыми от изумления глазами. Елена же все это время просидела молча, уставившись в тарелку.

— А я-то думала, что царствие небесное наследуют только бедные, — с презрением произнесла она, поднимая голову. — Я думала, Господь низложил сильных с престолов и рассеял надменных помышлениями сердца их. Как ты можешь работать на этого тирана, олицетворение всех пороков?

— Его жизнь не менее ценна, чем жизнь любого другого человека. — Вчера вечером эта тема уже стала предметом наших споров. — К тому же за весь период моей жизни он — единственный правитель, который сумел отвести страну от края пропасти. Да, он живет в золоченых палатах и пьет вино из бесценных кубков, зато на наших границах стало более или менее спокойно, а армия стоит далеко от города. Мне кажется, этого более чем достаточно!

Я верил в то, что говорил, однако мне было понятно презрение, горящее в глазах Елены: ведь и для меня в ее возрасте такие рассуждения звучали неискренне. Я вспомнил монахов, воспитывавших меня. Они проповедовали бедность и смирение, а сами наживали богатство на фруктовых деревьях, за которыми я ухаживал, пока не возмутился подобной несправедливостью. Неужели за прошедшие годы я превратился в такого же защитника общепринятых законов?