— Пришлось ускориться. Поняла, что без меня ты не справишься, — негромко отзывается Келли.

Лин не верит собственным ушам. Отказывается верить глазам.

Почему? Почему, чёрт возьми, они все это делают с ней?

В горле застревает отчаянный стон. Если Келли лжет, то кому верить? Лин чувствует, как все краски отливают от лица и леденеют пальцы на руках и ногах.

— Оставь нас, Кристофер. Я сама поговорю с твоей женой, — строго произносит Келли, остановив на Лин обеспокоенной взгляд.

— Я буду в кабинете, — не возражает лживый извращенец.

Элинор передергивает, когда он касается ее щеки тыльной стороной ладони. Длинные черные ресницы опускаются, и она физически ощущает его взгляд на своих губах.

— Зайдешь, как будешь готова обсудить проблему? — мужские пальцы властно подхватывают ее подбородок. — Прошу, Эль, подумай о том, что не ты одна страдаешь. Я чувствую полное бессилие, когда ты такая, — подушечкой большого пальца он проводит по ее нижней губе, и Лин резко уклоняется, одарив его ледяным взглядом.

— Не смей сравнивать. Ты даже приблизительно не можешь понять, что я сейчас чувствую, — грубо бросает она, шумно втягивая воздух. Темные ресницы мужчины вздрагивают, но он встает быстрее, чем Лин успевает поймать его взгляд.

— Ты знаешь, где меня найти, если возникнет желание поговорить, — с этими словами самозванец стремительно покидает спальню.

Дышать стало легче, как только за фальшивым мужем закрылась дверь. Никогда еще присутствие другого человека так сильно не подавляло Элинор, высасывая все жизненные силы, как это происходило в минуты взаимодействия с тем, кто только что покинул спальню.

Встав с кровати, она подходит к окну. В теле ощущается странная необъяснимая легкость, но в голове все еще стоит легкий туман. Однако он не влияет на ее когнитивные способности. Она знает, что у нее нет никакой амнезии. Ни одна женщина не сможет достоверно придумать процесс родов, если никогда этого не переживала в реальности. И Лин имеет в виду не боль. Существуют шрамы, напоминающие о потерях и страданиях, о событиях, оставивших след, выжженное клеймо в душе. Но есть и другие шрамы. Она называет их счастливыми. И боль, через которую они запечатываются в сердцах, несет благословение.

Она помнит, как плакала от счастья, когда Джонаса положили ей на грудь. Крошечного, но уже очень звонкого. Малыш кричал так, что у нее уши закладывало, и первый год Лин практически не удавалось нормально высыпаться. Джо постоянно требовал материнского присутствия и делал это очень и очень громко, а когда Элинор забеременела дочкой, внезапно успокоился, словно почувствовал, что скоро у него появится соратница для игр.

Малышка Милли родилась точно в срок и немного крупнее, чем старший брат. И второй счастливейший момент в жизни Элинор —распахнутые мутноватые глазки, с любопытством взирающие на нее. Считается, что маленькие дети плохо видят в первые дни своей жизни, но только не Милли. Она смотрела на плачущую маму во все глаза. Разве можно забыть это чувство безграничной эйфории, ощущение чуда и прилив безусловной любви от первой встречи с маленьким существом, пришедшим в этот мир, чтобы стать самым важным в жизни родителей? Самой большой любовью и одновременно самым большим страхом.

Шумно вдохнув воздух, Элинор морщится, словно проглотила что-то горькое, и шире распахивает окно. Ей необходимо выветрить отсюда въедливый запах мужского парфюма. Она больше никогда не сможет спокойно реагировать на этот аромат. От бессильной злобы сводит зубы, но она не собирается показывать свою слабость перед врагами. А в том, что в этом доме у Лин не осталось друзей, сомнений нет. Она обязана быть хитрее и сдержаннее, не взрываться, не кидаться на них, ставя под сомнение каждое слово. Действовать так же, как они, притвориться, что верит, выиграть время и потихоньку выбраться из дома. А дальше уже дело полиции.

Келли все это время молчит, но Лин ощущает на себе ее изучающий взгляд, внимательно следящий за каждым передвижением Элинор. Ее вновь охватывает напряжение, нарастающее с каждой последующей минутой молчания. Оторвав взор от безмятежной зеркальной глади озера, стелящегося от подножия холма до самого горизонта, она задерживает внимание на очередной фальшивке, замеченной на туалетном столике. Фото из свадебного путешествия.

Денег у молодоженов почти не было, все, что удалось заработать Крису, ушло на свадебное платье Лин, кольца и билеты до Парижа. Выбор был банальным, но для них этот город и крошечный номер двухзвёздочного отеля в пешей доступности от Елисейских полей стал своеобразным символом становления их семьи. И Лин переполняет гремучая ярость от того, кто-то осмелился посягнуть на принадлежавшее только им двоим.

— Красивое фото, — проследив за ее взглядом, с улыбкой произносит Келли. — Вы оба такие счастливые здесь. Ты просто светишься, а Крис похож на голливудского актера.

Элинор скептически поджимает губы, с испепеляющим гневом глядя на чужое и ненавистное лицо мужчины, обнимающем ее на снимке.

— Того, что играет Ганнибала Лектора в молчании ягнят? — холодно отзывается она.

— Элли, — укоризненно вздыхает Келли, и Лин снова срывается:

— Ты тоже будешь настаивать на том, что я сошла с ума, забыла собственного мужа и придумала двоих детей? — нападает, благополучно забив на то, что еще секунду назад обещала себе быть сдержаннее.

— Давай спустимся на кухню и спокойно обо всем поговорим. Я заварю тебе твой любимый ежевичный чай. — Келли максимально непринужденно и миролюбиво отвечает на яростную тираду Элинор и выразительно кивает на кружку с остывшим напитком и засыхающие круассаны. — Твой кофе, по-моему, замерз. Можем вместе приготовить тыквенный пирог? — считав исходящую от Лин неуверенность, мисс Хант продолжает вести себя так, словно не происходит ничего из ряда вон выходящего.

Проглотив горький комок, вставший попрек горла, Эль медленно кивает. Можно сколько угодно отстаивать свою правду, но чтобы покинуть захваченный незнакомцем дом и попросить помощи у полиции, ей для начала нужно выбраться хотя бы из спальни.

— Пошли, — накинув шёлковый халат поверх пижамы и сунув ноги в мягкие тапочки, не удостоив родственницу мужа даже мимолетным взглядом, Лин уверенно пересекает комнату и выходит в коридор. Келли молча следует за ней, не отставая ни на шаг и не донимая разговорами. Уверенность подводит Лин напротив дверей в смежную с детской спальню, которую она занимала, чтобы быть поближе к своим детям. На глаза наворачиваются слезы, стоит вспомнить, как Джонас, едва проснувшись, прибегал к ней с утра и забирался в постель, чтобы получить порцию утренних объятий.

— Что такое, Элинор? Хочешь зайти? — раздается за спиной вопросительный голос Келли. Ничего не ответив, Лин протягивает руку и, нажав на ручку, тихонько толкает дверь. Она задерживает дыхание, отчаянно пытаясь не выдать своего истинного состояния. В конце концов, увидеть полностью изменённую детскую было куда страшнее, чем это…