Тяжелая правда повисла в воздухе, и от нее невозможно было отмахнуться.

В отчаянии Одри подхватила ложечкой наполовину растаявший сорбет, и его ледяной вкус немного освежил ее. Оливер пережидал ее очевидную уловку.

– Я…

Господи, это было разумно? Разве она не могла просто солгать и отделаться от этого? Но Оливер смотрел на нее своим проницательным взглядом, и не имело значения, что он видел ее только десять часов в год – он понимал ее лучше, чем она сама.

– Мне нравится видеться с тобой, – вздохнула она. – Ты знаешь, это правда.

– Так зачем прекращать это?

– Что скажут люди?

Видимо, она впервые удивила его, судя по незнакомому выражению, появившемуся на его лице.

– Какие люди?

– Любые.

– Они скажут, что два друга встретились на обед. Это просто обед, Одри. Один раз в год. На Рождество.

– Как будто людям, из-за которых я беспокоюсь, не все равно, какое это время года.

– Какая тебе разница, что они скажут? Ведь мы знаем правду.

Она выдохнула, пропустив воздух между губ.

– Тебе, может, и наплевать на репутацию, но для меня она кое-что значит.

Оливер покачал головой:

– Что изменилось по сравнению с прошлыми годами? Мы встречались и просто проводили день вместе. Я не вижу разницы.

– Разница в том, что Блейка больше нет. Он был оправданием для наших встреч.

Он делал их законными.

Теперь это было просто… опасно.

– Большинство женщин беспокоились бы, что именно это станет поводом для сплетен. Замужняя женщина летит на другой конец света, чтобы повидаться с мужчиной, который не является ее мужем. Но ты не переживала об этом, пока не потеряла Блейка, – почему ты беспокоишься теперь?

– Потому что сейчас я…

Она замялась, и он наклонился ближе, чтобы заглянуть ей в лицо.

– Что? Единственное, что изменилось в наших отношениях, – это твое семейное положение.

Она вздрогнула, прочитав по его глазам, что он все понял.

– Так в этом причина, Одри? Ты волнуешься, потому что ты сейчас одна?

– Как это будет выглядеть со стороны?

– Ты вдова. Никого не волнует, что ты делаешь и с кем встречаешься. Тут нет и намека на скандал. Или ты больше озабочена тем, как к этому отнесусь я?

Ее пульс стучал уже где-то в горле.

– Я не хочу произвести неправильное впечатление.

– Что же это за впечатление? – спросил он вкрадчивым тоном.

– Что я здесь, потому что… Что мы…

Оливер откинулся на плюшевую спинку дивана, сигара безвольно свешивалась изо рта.

– Что ты клеишься ко мне?

– Что я предлагаю себя.

Эмоции, мелькавшие на его лице, напоминали классическое слайд-шоу, которое наконец остановилось на выражении сильного недоверия.

– Это обед, Одри. Не любовная прелюдия. Серьезно, ну что самое худшее могло бы случиться? Если я вдруг начну приставать, тебе достаточно сказать «нет».

Ее губы сжались еще сильнее.

– Было бы неловко, – выдавила она из себя.

Метрдотель обернулся на его фырканье.

– В то время как этот разговор одно сплошное удовольствие.

– Я не думаю, что твой сарказм уместен, Оливер.

– В самом деле? Ты считаешь, что я поставлю себя в такое глупое положение? – Неверие отразилось на его лице. – Мне просто любопытно. Ты считаешь меня озабоченным и отчаявшимся, – его шепот мог бы разрезать стекло, – или себя – такой желанной и обольстительной?

Боль пронзила ее насквозь: он жестоко напомнил ей, что просто не мог ее желать.

– Перестань…

Но он разошелся:

– А может, все было бы вообще по-другому. Знаешь, меня считают настоящим соблазнителем. В твоем сумасшедшем взгляде на мир нет места мысли, что я могу сделать одно движение, и ты будешь просто не в состоянии отказать? Или не захочешь?

Он никак не мог не заметить внезапную бледность ее лица. Кровь отлила от него в один миг, как если бы все шестьдесят этажей под ними внезапно испарились.

Оливер молчал.

Глупый, слепой, неотесанный мужик.

Одри встала и повернулась к стрекозам – ее руки были сплетены на животе, словно в попытке унять резкую боль. Потом она поднесла ладони к своему мертвенно-бледному лицу. Другие гости продолжали ужинать, не обращая внимания на агонию внутри ее грудной клетки.

– В этом все дело? – прошептал у нее за спиной Оливер. – Ты поэтому не хочешь бывать здесь?

Унижение и горькое чувство обиды стянули ей горло. Она подняла палец и провела им по стеклу, повторяя путь яростно бившейся о стекло террариума стрекозы, которая еще не отказалась от своей мечты о свободе.

– Я уверена, что тебе это кажется смешным.

Ковер был слишком толстым и слишком новым, чтобы выдать его шаги, но Одри увидела отражение Оливера в стеклянной поверхности террариума. Он остановился, прежде чем их тела успели коснуться друг друга.

– Я бы никогда не стал смеяться над тобой, – серьезно сказал он низким голосом. – Или твоими чувствами. Какими бы они ни были.

Одри откинула волосы назад, немного расправила плечи. Возможно, она унижена, но она никогда не будет ползать перед ним на коленях.

– Нет. Я уверена, что у тебя уже был опыт с обременительной привязанностью со стороны слабого пола.

Именно это делало все таким унизительным. То, что она была просто одной из многих – может быть, даже сотен – женщин, которые попались на обаяние Хармера.

– Ты мне небезразлична Одри…

Но…

– Умоляю, прибереги это для тех, кто не знает тебя настолько хорошо.

– Ты мне действительно небезразлична, – настойчиво повторил Оливер.

– Но не настолько, чтобы прийти на похороны моего мужа. – Она повернулась лицом к нему. – Не настолько, чтобы быть там для своего друга в самую тяжелую неделю ее жизни, когда я была потрясена и так ужасно растеряна. – Одри потянулась к сумочке, лежавшей на свободном кресле в конце стола.

Ловким движением она перекинула сумочку через плечо и повернулась к выходу из ресторана. К черту оставшиеся блюда.

– Одри. – Его сильная рука обхватила ее чуть выше локтя. – Постой. Я хотел быть там, Одри. Ради тебя. Но я знал, что произойдет, если я прилечу. – Он аккуратно обхватил ее руки своими ладонями. – После того как все разошлись по домам, мы с тобой оказались бы в каком-нибудь тихом месте – потягивая напитки и беседуя, – и ты была бы измучена и убита горем. – Она опустила голову, и Оливер должен был нагнуться, чтобы заглянуть ей в глаза. – И я не смог бы на это смотреть, мое сердце просто не выдержало бы. Я бы обнял тебя, чтобы поддержать и прогнать боль, – он сделал глубокий вдох, – и потом мы бы оказались в постели.