Девушка, как и говорила Надька, и вправду оказалась необыкновенной. На ее слегка бледном лице не было ни грамма косметики, она не носила никаких украшений — ни серег, ни колец. Одета она была очень просто, но в то же время невероятно изысканно и стильно — в белый летящий легкий сарафан с кружевным узором на груди. Даже без нижнего белья — лямок от бюстгальтера я не увидела — платье сидело идеально! На ногах красовались белые сандалии со множеством ремешков, как у древнегреческих богинь. Ее светлые волосы свободно лежали на плечах. Лицо было бледное, а кожа как будто прозрачная и совсем не загорелая. Она напоминала красавиц с выцветших картин голландских мастеров, на которых девушки изображались этакими лесными нимфами. Мне почудилось, что от нее тонко пахло фиалками.

Мои «виноградные» серьги сразу показались мне самыми грубыми украшениями, какие только бывают в мире. Мне стало стыдно и за макияж, и за прикид, и даже за Надьку и пластиковые стаканы.

Незнакомка не поздоровалась с нами. Она видела только Семена. На ее лице застыло выражение равнодушия ко всему миру и наигранная вежливость. Она тихо, но властно произнесла:

— Саймон, нас ждут. Пойдем.

По ее виду было понятно, что отказа она конечно же не потерпит.

Семен как-то странно посмотрел на меня и резко встал.

— Мне пора. До свидания! — учтиво, но холодно промолвил он и пошел следом за красавицей. Мы с Надькой застыли и еще, наверное, целую минуту молча таращились друг на друга.

— Круть! — наконец выдала подруга, придя в себя. Но я не поняла, чему именно она дала такую характеристику — появлению Семена, приходу его девушки или только что разыгранной перед нами сцене.

Я промолчала. Мы допили вино и разошлись по домам.

Мне хотелось как следует обдумать все и снова перебрать в голове подробности нашей короткой встречи с Семеном. Но как следует погрузиться в себя не удалось — вечером мама пришла с новой работы. Это был ее первый рабочий день в местной больничке, и казалось, если мы с бабушкой не выслушаем ее, она просто лопнет от переполняющих ее эмоций. Бабушка накрыла на стол, и мы сели ужинать под тусклой лампой, свисающей с потолка почти до самого стола на тонком ржавом шнурке. Мама к еде не притронулась — ей столько надо было рассказать!

— Вы представляете, оказывается, меня взяли на место фельдшера, которое освободилось буквально на прошлой неделе! И так странно: женщина была крепкая, вела здоровый образ жизни, ничем не болела… Говорят, каждое утро на море бегала, купалась, закалялась. А тут вдруг на тебе — пропала. Убежала утром к морю и не вернулась! Утонула! Говорят, судороги! — Мама тараторила, вываливая на нас с бабушкой тонну новой информации.

— Гм! — хмыкнула бабушка, отодвигая тарелку. — Судороги! Ну-ну!

Мама не обратила внимания на ее комментарий и заливалась дальше:

— А больница-то, больница! Это тебе, Полиночка, не Москва! Привезли сегодня троих, все отравились местным вином, а туалет в нашем медпункте всего один — так им для подстраховки ведро дали. Это, говорят, у нас переносной туалет! — Мама закатила глаза и шумно вздохнула. — Работать некому, врачей не хватает, хирург и роды принимает, и аппендикс вырезает! На все руки мастер! «Бы, — говорит, — Татьяна Михайловна, не удивляйтесь. Это вам, Татьяна Михайловна, не в Москве на новейшем оборудовании работать. Наше с вами оборудование — руки и голова! — И смеется — Только, мол, вы аккуратней на море, а то как же мы без фельдшера-то? Судороги — дело нешуточное!»

— Пусть смотрит, как бы ему судороги мозги не свели! А то без оборудования останется! — как всегда съязвила бабуля, шумно отодвинув стул. Она с грохотом начала собирать грязную посуду, давая понять, что на сегодня ей хватит рассказов о местной больнице.

Всю неделю я не видела Семена. Однако в моем воображении спасатель присутствовал почти круглые сутки. И если раньше я мучилась только из-за него, то теперь прибавилась и загадочная девушка, также не дававшая мне покоя. Что бы я ни надела — возникала мысль: а надела бы это она? Что бы я ни ела — тут же задавалась вопросом: а стала бы она это есть?

На неделе мы с Надькой, конечно, пару раз еще ходили на пляж, но Семена не встретили. Это приводило меня в отчаяние. Каждую ночь, вставая в туалет, на обратном пути в комнату я всегда останавливалась около калитки и всматривалась в темноту, пытаясь разглядеть что-нибудь на пляже. Но темная южная ночь не желала делиться своими тайнами, закрывая мягкой черной шалью весь берег и ровно дышащее в темноте море.

Утром в субботу в мою комнату тихо постучали.

— Полли, там к тебе два мальчика… — Мама выглядела немного растерянной и в то же время радостной — наверняка она была счастлива, что я наконец освоилась в новом классе и даже завела друзей.

— Ах да! — Я только сейчас вспомнила про базар и так резко вскочила с кровати, что закружилась голова. — Скажи им — скоро выйду!

Я наскоро умылась, отказалась от завтрака, влезла в джинсовые шорты и спортивную кофточку с коротким рукавом, обулась в кроссовки и выскочила на улицу. Пашки в это время рассуждали про Интернет в Бетте — два понятия, на мой взгляд, совершенно несовместимые.

Я была рада видеть их — в присутствии этих ребят у меня поднималось настроение. Они тоже явно повеселели и смотрели на меня немного влюбленными глазами. Что ж, целых два поклонника мне не помешают!

Рынок находился в двух кварталах от нашего дома на склоне холма, поросшего зеленью. На двух длинных рядах, спускающихся к берегу, казалось, можно найти все — от винограда и спелых помидоров до удочек и лесок. Особенно много товаров выкладывалось здесь в выходные. Рынок шумел и гомонил: торговцы громко зазывали покупателей, предлагали попробовать домашнее вино, коньяк, сладости и сыр, покупатели торговались и ругали товар, делились друг с другом последними новостями и обсуждали цены. Пряные запахи, исходящие от только что срезанных петрушки и укропа, а также от влекущих маринадов и солений, приятно щекотали нос.

Народу пока было не очень много, и я решила воспользоваться этим, чтобы наконец купить себе нормальный купальник. Поравнявшись с лотком, где цветной россыпью лежали самые разные диски, Пашки совсем забыли обо мне, и я потихоньку отошла от них. Я бродила вдоль разноцветных рядов, мечтая побыстрее найти именно то, что нужно.

Около большого лотка с самыми разными вещами — от халатов до трусов — я остановилась и принялась копаться в груде тряпья в надежде найти купальник. Но тут мой взгляд упал на пожилую женщину в черной траурной повязке. Очень полная, она то и дело останавливалась, отдуваясь и, видимо, преодолевая одышку. Маленький мальчик, которого она тащила за руку, пользовался этими остановками, чтобы попросить то яблоко, то банан, то машинку. Со стороны они смотрелись бы смешно, если бы не ее заплаканные глаза. Поверх цветастого платья на ней была надета черная кофта, а из ее короткого разговора с торговкой фруктами я уловила слово «похороны». Да это же тот самый мальчик, который просил у мамы парусник! — сообразила вдруг я. Это его отец утонул в тот день на пляже.