Река - Кетиль Бьернстад

«Река» норвежского писателя Кетиля Бьёрнстада (р. 1952) — вторая книга трилогии об Акселе Виндинге, молодом пианисте, чья жизнь полностью подчинена музыке. В «Пианистах», первой книге, герой потерял все: мать, иллюзию дружной семьи, нежно любимую Аню Скууг, буквально истаявшую на глазах от тяжелой болезни. У него остались лишь талант и жажда успеха. Таким он предстает в начале «Реки». Аксель определился с ближайшим будущим: остался с требовательной наставницей Сельмой Люнге, готовится к большому музыкальному дебюту, упражняясь по восемь-двенадцать часов в сутки, чтобы через девять месяцев, в день рождения своего педагога, исполнить невероятный концерт: Вален, Прокофьев, Шопен, Бетховен, Бах и Бёрд. Но он, Аксель Виндинг, должен не просто сыграть — он должен сойти со сцены знаменитым, вырваться из душного мира подростка и вступить во взрослую жизнь профессионального пианиста.

Зная творчество Бьёрнстада, «Реку» можно счесть книгой автобиографической. Как композитор, исполнитель и музыкальный критик он хорошо знаком с миром музыки и его законами, и сам не раз выступал на сцене концертного зала Осло под палящим «Солнцем» Мунка. Однако перед нами не автобиография, Виндинг все же — лирический герой, а «Река» — серьезный, вдумчивый, прочувствованный, полный страсти и грусти роман о взрослении.

В «Реке» Аксель уже не увлекается музыкой бездумно. Скорее, наоборот — благодаря ей он чувствует жизнь. У него появляется странное и одновременно прекрасное ощущение, что кроме непрестанных репетиций существует нечто более важное. Поэтому в новой реальности есть место Ребекке Фрост (знакомой читателям по первой книге), импресарио В. Гуде, философу Турфинну Люнге и тоскующей Марианне Скууг (матери погибшей Ани)… Вся эта пугающая новизна отношений и чувств отвлекает героя от занятий музыкой, он почти готов отдаться течению жизни. Пожалуй, в этом заключается главный конфликт книги. С одной стороны — молодость и чувства, все согласно императиву Рубинштейна: заниматься не слишком много, не забывать любить, читать книги и пить вино. С другой — деспотичная Сельма Люнге, еще недавно непоколебимый авторитет. По ее мнению, Аксель отвлекается от главного. Ведь быть пианистом — значит соавторствовать с великими композиторами, привносить в их музыку себя, вкладывать в игру «как можно больше чувства». Но даже не сметь думать о том, чтобы отклониться от известных пассажей и скерцо хотя бы на йоту. Работать над техникой (долбя по клавишам, пока пальцы наизусть не запомнят каждую ноту, а спина не начнет ныть от боли), беречь руки, отгородиться от мира, остаться один на один со своим роялем. Вот он вопрос, натянутой струной разрезающий мир музыканта: незыблемы ли слова наставника или возможен свой путь?

А еще «Река» — небольшое музыкальное сочинение самого Акселя, сотканное из ненаписанных нот Шуберта, лирических мотивов Джони Митчелл и, конечно, отзвуков его собственной утраты… Да, она не совершенна и, как мельком заметила Сельма Люнге, по сравнению с Бетховеном недостаточно глубока. Но совершенна ли жизнь восемнадцатилетнего подростка, где каждое переживание — очередной вопрос, а любая радость — лишь подсказка на пути?

Бьёрнстад будто раскладывает книгу на небольшие этюды. В отличие от первой части, которая по праву может считаться юношеской прелюдией, полной ярости, бравады, самолюбивых ожиданий, вторая более спокойная, размеренная и глубокая. Теперь Аксель учится не просто играть, но понимать и чувствовать музыку. Не только влюбляется, но готов взять на себя ответственность за другого человека. Он больше не существует от урока до урока, просиживая часами за нотами, он бесстрашно смотрит в обветренное лицо жизни. И, главное, впервые по-настоящему целиком отдается чему-то еще кроме музыки.

Поэтому и «Река» звучит иначе нежели «Пианисты». В ней больше мудрости, сомнений и рефлексии. Поднимаемые Бьёрнстадом вопросы до боли знакомы каждому. Кто я? Правильно ли поступаю? Где мое место?

Алена Бондарева

ТАННИ. In Memoriam.

«…Sometimes voices in the night call me back again

Back along the pathway of a troubled mind».

Joni Mitchell, «Clouds»[1]

«… вдруг поглощенный волною великой,

В бездне соленой, судьбе вопреки, неизбежно б погиб он,

Если б отважности в душу его не вложила Афина.

Вынырнув вбок из волны, устремившейся прянуть на камни,

Поплыл он в сторону, взором преследуя землю и тщася

Где-нибудь берег отлогий иль мелкое место приметить».

Гомер, «Одиссея». Книга 5, 435–440. Перевод Н. Гнедича

Ветер переменился и теперь дует с запада. С востока, против волн, идет яхта. Сначала я лениво, без всякого интереса слежу за ней. За день мимо дачи Ребекки Фрост проходит много яхт. В то лето я многое узнал о море, о соленой воде, о направлениях ветра. Узнал, что есть счастье, в котором нет ни цели, ни смысла, ни страсти и почти нет музыки. Мне это открыла Ребекка. Потому что ее жених уехал с семьей во Францию, родители отправились в поездку на новом судне семейства Фрост, которое совершало свой первый рейс по маршруту Берген — Киркенес и обратно, потому что она влюблена в меня, а главное, потому что жизнь уже совсем не та, что была раньше. Мы с Ребеккой живем на ее даче, как брат и сестра, но без мелких ссор, без напряжения и тревоги, возникавших иногда между мною и моей сестрой Катрине, которая в то время, в конце июля — начале августа, находилась в заграничной поездке по Балканам. Здесь, среди шхер перед Тведестрандом, у меня на глазах проходит лето 1970 года, но я не принимаю в нем участия. И пусть время от времени Ребекка напоминает мне: «Это жизнь, Аксель», — я по-прежнему чувствую себя вне мелких событий и дел, о которых она говорит, хотя в них-то я охотно участвую: пью вместе с нею вино, чищу раков и каждое утро слушаю ее любимую гамму до мажор в начале «Струнной серенады» Чайковского. Ей нравится дразнить меня такой музыкой. Но однажды утром глаза мне застилают слезы. Тогда она смеется:

— Я радуюсь, а ты плачешь. Ведь это мы с тобой, правда?

В тот день между нами состоялся серьезный разговор. Она сказала, что я слишком много думаю, слишком много занимаюсь за роялем, что нельзя жить только прошлым, что я должен принимать все хорошее, что мне дарит добрая жизнь. Именно эту жизнь она и хотела мне показать у себя на даче, стоящей на берегу Килсунда, с замечательным «Стейнвеем», модель Б, и с видом на Скагеррак, на горизонт, на каменистый остров Молен и маяк Мёккалассет. Здесь очень красиво. Летние вечера синие и тихие, над морем всходит луна. Каждый вечер мы подолгу беседуем, играем что-нибудь друг для друга, пьем легкое итальянское белое вино, которое так любит Ребекка, слушаем первых кузнечиков и любуемся роскошными яхтами, скользящими мимо. Взрывы смеха. Запах гриля. Ночью мы спим в разных комнатах. По-моему, только я чувствую легкое напряжение, когда мы, стоя в дверях, желаем друг другу покойной ночи, — нечистые мысли, не имеющие никакого будущего. Да, сидя за письменным столом много лет спустя, я вижу нас, Ребекку Фрост и Акселя Виндинга, как двух друзей, почти как брата с сестрой, окутанных волшебным светом летней северной ночи. Мы ближе друг другу, чем нас могла бы соединить страсть, мы связаны навечно, хотя сами еще не знаем об этом.