Арзюри. Книга 2. Данк - Юнта Вереск

Чуть позже

...И только две луны, глядящие с небес, снисходительно усмехались. Все правильно, все так и должно быть. Все перемены — к лучшему. Всегда.

Суд предгорной колонии — не идеален. Условий для нормального следствия и судопроизводства нет. Для большинства жителей этот суд — просто развлечение. Одно из. Позволяющее разнообразить жизнь, отвлечь ненадолго от ежедневной рутины.

Приговор вынесен. Обжалованию не подлежит. Преступник должен покинуть лагерь. Всем понятно, что его жизнь закончена — выжить на Арзюри в одиночку невозможно.

Спектакль окончен. Оставшимся в лагере теперь придется продолжать скучно и настойчиво выживать. И вовсе это не проще. Но никто же не жалуется!

«Слабые, злые и глупые вымирают, сильные, добрые и умные живут», — уверены выжившие. Но на деле бывает по-разному: и зло в мягкой постели, и добро в ежовых рукавицах.

Глава 1. Подслушанный разговор

— Ауэхо-эфэа…

Тело чувствовало свою силу, но ему «нравилась» расслабленность, которая бывает только у здорового и хорошо выспавшегося человека в короткие секунды, разделяющие сон и бодрствование. Мелодичные звуки где-то в стороне создавали приятный, необременительный фон. На лице Вадима мелькнула улыбка, а затем он глубоко, с наслаждением, вздохнул и открыл глаза.

И тут же закрыл. Что за чертовщина?

Чуть шевельнувшись, он вдруг понял, что лежать ему не слишком удобно. Твердо. И правая рука скоро затечет.

Осторожно приоткрыл глаза. В полутьме, прямо перед его носом, буквально в паре сантиметров от лица, виднелись прутья решетки. За ней были навалены какие-то коробки и мешки. Не слишком, кстати, аккуратно. Чтобы придавить клетку?

Вадим снова зажмурился. Какой-то нелепый сон. Нужно проснуться. Попытка повернуться оказалась бесполезной — левая рука тут же уперлась во что-то. Тогда он подтянул к себе локоть правой руки. Это удалось, что на мгновенье его обрадовало. Но что-то не в порядке. Несмотря на хорошее самочувствие.

Вадим попытался расслабиться и вспомнить, куда его занесло.

В памяти всплыло лицо перевозбужденной заказчицы, наконец увидевшей свой дом. Нелепая тетка за сорок, ну да, с котом. Душа прикладного архитектора рассерженно встрепенулась и зарычала. Он даже слегка дернулся, но тут же понял, что клетка никуда не делась.

Тааак. Расслабился. Веки, мышцы лица, шея… Левая рука… Правая рука… черт, как неудобно… Нет, не отвлекаться, расслабить правую руку… теперь правую ногу… левую… Выровнять дыхание… Спокойствие, безмятежность, нирвана…

Но в последний момент в сознании вдруг возникли голоса. Негромкие. Женские. Ах, ну да, они же все время звучали фоном… Музыкальным фоном… теперь почему-то превратившемся в связную речь.

— …если снова с кем-нибудь отправить оохола, то на Земле будет еще и второе тело для исследований!

Тихий смех. Вроде бы две или три женщины.

— Давай дождемся Ваади, пусть скажет, удалась доставка или нет.

— Кстати, уже должен бы появиться… Ээй, Ваади! Ты там не прибыл часом?

— Строго говоря, время есть. Минут двадцать. Он все в последний момент делает. Помнишь, как отправлялся отсюда?

— Не-а, я проспала этот душещипательный момент. Но мне рассказали.

— Еще бы чуть-чуть, и остался бы тут вместе с оохолом.

Женщины снова рассмеялись.

Понять, что тут происходит и над чем они смеются, было невозможно. Но вот оохола они, похоже, нашли. Непонятно где. Ну не мог же он, знаменитый… ну, в определенных кругах… архитектор вот так из купола на дне Красного моря оказаться вдруг в какой-то лаборатории на пару с оохолом. Неужели удалось найти этих оохолов? Любопытно. Но не очень.

— А вдруг прототип явится? Вадим, кажется.

— Если и вправду серьезно болен, то, скорее всего прототип. Ваади заботливый, не бросит его.

— Жаль. Ваади был смешным и трогательным, хотя я опасалась, что испортит нам поездку. Но Винни-Пух убеждал, что будет все хорошо. Так и получилось.

Женщина неожиданно замолкла. Словно споткнулась.

— Ну, милая, успокойся. Уже ничего не исправить. Ты вернешься на Землю, найдешь настоящего Винни-Пуха, может все и сложится…

Вадим огорчился, что они переключились на разговор о детских книжках — вроде бы про него начали говорить. Или про какого-то другого Вадима?

— Знаешь, я вот надеюсь и одновременно боюсь, что Ваади вернется. Он для меня и напоминание, и надежда. А прототип будет чужим, его еще больше боюсь. Напоминание без надежды…

— Не философствуй. Но в чем-то ты права. Ваади — как плюшевая игрушка, любит, чтобы о нем заботились. Но хоть приспособился уже к нашей жизни. А прототип опять начнет с начала. Знала бы ты, как он мне не нравился, я так злилась, что он в Пещеры пошел, а не в лагерь. И прототип будет таким же, если с лету не подцепит какую-нибудь заботливую фею вроде Ико.

— Ико — его погибшая девушка?

— Да. Хорошая, надежная, сильная. Знаешь, мягкая снаружи, но внутри стальной стержень. И держала его в ежовых рукавицах. Других таких у нас нет. Так что лучше бы Ваади сам вернулся, хоть хныканья и удивленных глаз не будет.

Вадиму стало скучно. Да и неловко. Подслушивает чьи-то девичьи разговоры. Вон они как нашего брата разделывают. Неприятно.

Забывшись, он резко повернулся и тут же сверху что-то посыпалось. Он попытался прикрыть лицо рукой.

— Прибыл! — раздался радостный голос одной из женщин.

— Ээй! Добро пожаловать на Арзюри! — крикнула вторая. — Мы тебя заждались, выбирайся!

«Это они мне? — озадаченно подумал Вадим. — Нет бы сказали, где я и как именно отсюда выбраться».

— Ээээ… — протянул он.

— Не придуривайся, Ваади, выползай!

— Эээ… клетку откройте…

— Ой, это прототип, — обреченно вздохнула одна.

— Вадим? Тебя так зовут? — тут же поинтересовалась вторая. Переходи на галактический и давай выбирайся наружу, нечего внутри сидеть.

Похоже, вторая была прирожденной командиршей.

И как ее понять? Клетка неустойчива, на голову что-то сыпется, не шелохнуться. И еще что-то она хотела, переходить куда-то?

— Милые дамы, я бы рад…

— На галактический переходи! Ты не на Земле! Тебя здесь никто не поймет!

Замурованный в клетке Вадим охнул, откинулся на спину и задумался. Он не на Земле. Ага. Свежо предание. Неужели его банда опять придумала идиотскую шутку?

В архитектурной мастерской, где он работал, народ был веселым, гораздым на выдумки.