Иногда устраивались общие скачки, и тогда победитель получал в виде премии коня, а пришедший последним до следующих скачек лишался права сесть на лошадь.

Часто сам хан Мубарек, сидя верхом на коне и окруженный своими приближенными, присутствовал на этих упражнениях. И тогда вся воля, вся жизнь каждого из участников сосредоточивалась на том, чтобы не оплошать, ибо тут одинаково легко можно было стяжать как щедрую награду и повышение по службе, так и гнев хана со всеми вытекающими отсюда последствиями. Однажды Василий видел, как лучника, который из шести стрел не попал в мишень ни одной, Мубарек тут же приказал вырядить в женское платье и с позором прогнал с площади. В другой раз пожилого сотника, который по вине споткнувшегося коня на скачках пришел последним, хан отстранил от командования сотней и назначил на его место молодого всадника, особенно отличившегося на последних состязаниях. И это была не одна лишь честь, потому что при назначении сотником каждый получал от хана десять коней, а при распределении воинской добычи доля сотника в девять раз превышала долю простого воина.

С тех пор как Мубарек его однажды подзадорил, в скачках часто принимал участие и Василий. Его искусство в верховой езде и замечательные кони, подаренные ханом, обычно обеспечивали ему одно из первых мест. Раз даже он оказался победителем, и это сильно возвысило его в глазах ордынцев.

Однажды было устроено состязание в борьбе. В нем принимали участие только испытанные силачи, по одному от каждой сотни. Борьба велась без определенных правил, надо было, лишь не нанося противнику ударов, любым способом повалить его на землю или же, оторвав от земли, продержать так, пока судья не хлопнет три раза в ладоши.

Победителем в этом состязании оказался десятник Кинбай — огромный татарин с воловьей шеей и стальными мускулами. Легко бросив на землю своего последнего противника, он гулко ударил себя обоими кулаками в грудь и горделиво оглянулся. Теперь, по правилам, помериться с ним силой мог любой из присутствующих, и, только если желающих не находилось, бирюч объявлял его сильнейшим из сильных.

На первый вызов, сделанный бирючом, никто не откликнулся. Тогда хан Мубарек, очевидно, уверенный в непобедимости своего борца, поглядел на Никиту, скромно стоящего в его свите позади Василия, и с усмешкой сказал:

— Может быть, русский богатырь пожелает помериться силами с татарским?

Смутившийся Никита пробормотал что-то невнятное и легонько попятился назад. Но, к его вящему неудовольствию, хана неожиданно поддержал Василий.

— Ну-ка, Никитушка, не посрами Русской земли! — сказал он. — Ужели не управишься ты с этим басурманом?

— Да что ты, Василей Пантелеич, Господь с тобой! — с укоризной ответил Никита. — Ежели я откажусь, сраму нам никакого нет, а вот коли выйду и бросит меня наземь этот бугай, тогда воистину будет срам!

— Не бросит он тебя! Ты, как встанешь супротив него, о земле родной думай, о всем том, что она от татар претерпела. Тогда тебе силы прибудет!

— А коли я одолею, чего доброго, хан осерчает, — нерешительно промолвил Никита, покосившись на Мубарека. Но последний, как бы поняв его опасения, сказал:

— Иди, богатырь, ничего не бойся. Если он победит, порухи твоей чести не будет, — это самый сильный человек в Орде. А коли ты его победишь — тебе слава и награда!

Никита беспомощно оглянулся. Все глаза были устремлены на него, и он понял, что его отказ был бы теперь равносилен собственному посрамлению. Сойдя с коня, под одобрительные крики толпы он вышел вперед и сбросил кафтан.

Татарский силач, увидев перед собою этого противника, сразу оценил его по достоинству и понял, что борьба будет трудной. Но, желая подбодрить себя и вместе с тем улучить удобный момент для нападения, он насмешливо сказал:

— Ну, рус, если обещаешь угостить меня барашком, так и быть, в живых тебя оставлю!

— Гляди, как бы тебе не пришлось землю есть вместо барашка, — ответил Никита, весь напружившись и не спуская глаз с противника.

С минуту они молча топтались друг перед другом. Потом татарин, пригнувшись, стремительно бросился вперед, намереваясь схватить Никиту за пояс. Но Никита был начеку и вовремя отскочил в сторону. Едва Кинбай выпрямился, он в свою очередь рванулся вперед и охватил его своими могучими руками. Однако противник был не только силен, но и ловок: он легко вывернулся из этих железных объятий и еще дал Никите подножку, которая едва не опрокинула его навзничь. Но Никита все же устоял.

— Значит, не хочешь падать? — спросил Кинбай.

— Не хочу, — ответил Никита.

— Тогда наверх пойдешь! — крикнул татарин и, внезапно присев, охватил руками колени Никиты, намереваясь оторвать его от земли.

Но случилось совсем другое: не дав Кинбаю времени выпрямиться и поднять его, Никита сверху обхватил его под брюхо и резким рывком высоко вскинул ногами вверх. Татарин яростно задергался в его руках, но, не имея точки опоры и вися вниз головой, спиной к Никите, он был беспомощен. Один за другим прозвучали три хлопка судьи, и русский богатырь опустил на землю своего побежденного противника.

Несколько секунд на площади царило глубокое молчание — все глядели на хана. Но Мубарек подал знак бирючу, и тот во все горло провозгласил Никиту победителем. Теперь все кругом загалдели, кое-где гневно, но больше одобрительно. Восхищение подобной силой явно брало перевес над чувством досады за посрамление своего борца.

Никита, надев кафтан, молча направился на свое место, но тут его стерегла новая неожиданность. Хан Мубарек, хотя в душе и был глубоко разочарован в исходе борьбы, внешне остался невозмутимым. В коротких словах, но вполне благосклонно он поблагодарил Никиту, похвалив его силу и ловкость.

— Ты настоящий богатырь, — добавил он, — и тот увалень, болтавшийся в твоих руках, как грязная овчина, был просто жалок. — При этом хан метнул столь выразительный взгляд в сторону площади, что Никита тоже посмотрел туда и содрогнулся: побежденный им татарин медленно развязал пояс, повесил его себе на шею и, став на колени, покорно склонил голову, ожидая решения хана.

Поняв, что ханский гнев готов обрушиться на его незадачливого противника, Никита поспешно сказал, низко склоняясь перед Мубареком:

— Не гневайся на него, великий и справедливый хан! Он не слабее меня. Просто ему не потрафило, да и притомился он уже от борьбы с другими, а я был свеж. К тому же оба мы твои верные слуги, и кабы знал я, что ему угрожает, николи бы против него не вышел али поддался бы ему!

Ответ Никиты понравился Мубареку. Суровая складка меж его бровями разгладилась, лицо посветлело. Он еще раз взглянул на покорно ожидавшего своей участи борца и сделал знак, что тот свободен. Несчастный Кинбай, мысленно уже простившийся с жизнью, не стал ожидать его повторения: распростершись ниц перед ханом и поцеловав землю, он вскочил на ноги и, на ходу завязывая пояс, проворно исчез в толпе. Хан между тем снова обратился к Никите:

— Ты человек столь же благородный, сколь сильный, — сказал он, — и потому вдвойне заслужил свою награду. Привести ему самую лучшую! — добавил он, обращаясь к стоявшему сзади букаулу[128]. Последний поклонился до земли и бегом бросился по направлению к шатрам.