непримиримый национализм, а непреклонная политика мадьяризации, проводившаяся правящими кругами Венгрии, с которыми Франц Иосиф в 1906 г. опять пошел на компромисс» (Taylor, 227).

В феврале 1906 г., когда обстановка в Венгрии была накалена до предела, «апостолический король» фактически совершил государственный переворот: войска оцепили здание парламента в Будапеште и не дали депутатам возобновить работу, действие венгерской конституции было приостановлено. Но вслед за кнутом монарх показал венграм пряник: националистическая коалиция получила право сформировать правительство — в обмен на отказ от военной реформы, утверждение ряда торговых соглашений, подписанных кабинетом Фейервари, и фактическое примирение с дуализмом в его прежнем виде. Главной же уступкой Франца Иосифа стал отказ от введения всеобщего избирательного права в землях короны св. Стефана. На планах демократизации венгерской политики был поставлен крест, и это стало победой мадьярской политической элиты, которая вновь проявила изрядное лицемерие: «В радикальных антиавстрийских лозунгах националистов, денно и нощно клявшихся именем легендарного Кошута, недостатка не было. Но и склонности к компромиссу с династией и Австрией у этих политиков было вполне достаточно» (Исламов. Распад Австро-Венгерской монархии и его последствия// Пролог..., 352).

На выборах в мае 1906 г. Партия независимости и ее союзники получили подавляющее большинство голосов. Новый кабинет сформировал Ш. Векерле, министрами стали Ф. Кошут, Д. Андраши-младший и другие лидеры победившей коалиции. Политика мадьяризации при этом правительстве набирала обороты. Так называемый «закон Аппоньи» (1907) сделал обязательным изучение венгерского языка в невенгерскйх начальных школах. Тогда же знание венгерского стало Вменяться в обязанность работникам железных дорог, в том Числе в Хорватии, что противоречило Нагодбе. Наиболее сильно последствия политики мадьяризации ощущались в Словакии: число начальных школ с обучением на словацком языке с середины 80-х гг. XIX в. до 1914 г. снизилось в 3,5 раза; из 1664 государственных чиновников, работавших в 1910 г. в словацких районах, лишь 24 были словаками, из 750 врачей — только 26. В 1907 г. в словацкой деревне Чернова венгерские жандармы открыли огонь по толпе, убив 12 человек. Причиной была акция протеста местных жителей, не желавших, чтобы церковь в Чернове освящал венгерский, а не словацкий священник (последним, кстати, был А. Глинка, с 1912 по 1938 г. — лидер словацких националистов в Венгерском королевстве, а затем в Чехословацкой республике). С 1898 по 1908 г. по обвинениям в подстрекательстве к беспорядкам, оскорблении венгерского флага, антигосударственной пропаганде и т. п. в королевстве были осуждены 503 словака и 216 румын.

Тем не менее было бы недопустимым преувеличением говорить о каком-то организованном сопротивлении «непривилегированных» народов Венгрии политике правительства или об их стремлении к национально-государственному самоопределению в той форме, какую оно приобрело в 1918 г. Пожелания национальных меньшинств не шли далее федерализации габсбургского государства (см., например, вышедшую в Вене в 1906 г. книгу трансильванского политика, румына по национальности, А. Поповичи «Соединенные Штаты Великой Австрии») или возможности свободного развития собственной культуры. Сербский ирредентизм — стремление к воссоединению с Сербией в рамках единого национального государства — приобрел действительно широкое распространение среди сербов, живших в землях короны св. Стефана, лишь в последние годы перед мировой войной. Румынского ирредентизма в Трансильвании практически не было вплоть до 1914 г. — поскольку власти Румынии, долгие годы балансируя между Антантой и Тройственным союзом, не желали портить отношения с Австро-Венгрией и не оказывали существенной поддержки румынским националистам в государстве Габсбургов. Румынская национальная партия, постепенно приобретавшая все больший политический вес, до поры до времени ограничивалась лишь требованиями национального равноправия и ограниченной автономии. Таким образом, курс на мадьяризацию сыграл свою роль в обострении межнациональных противоречий, но вряд ли можно считать его одной из основных причин краха Австро-Венгрии. Мадьяризация была лишь следствием порочного принципа неравенства народов монархии, на котором — пусть не формально, но фактически — основывался дуализм.

К 1910 г. консервативно-националистическая коалиция Векерле — Аппоньи — Кошута стала трещать по швам. На политическую сцену вновь вернулись либералы во главе с И. Тисой — теперь под именем Национальной партии, которая одержала убедительную победу на выборах 1910 г. Тиса склонялся к мысли, что проведение необходимых экономических и социальных реформ возможно лишь при сильном правительстве, способном обуздать извечную венгерскую вольницу, грызню и столкновения противоборствующих группировок. Тиса, снова возглавивший венгерский кабинет в 1912 г., не был демократом и сопротивлялся введению всеобщего избирательного права. Однако именно он в конце концов провел реформу, расширившую электорат Венгерского королевства почти вдвое — с 1 до 1,9 млн. человек (1913).

Тем не менее общий характер государственно-политического устройства Венгрии эти половинчатые меры изменить не могли. Соглашение, достигнутое Францем Иосифом и политической элитой королевства в 1906 г., этот своего рода второй Ausgleich, продливший жизнь выдыхавшейся дуалистической системе, предопределил печальное будущее исторической Венгрии. «Габсбурги и венгерские дворяне-землевладельцы никогда не были лучшими друзьями, но их интересы, нередко по взаимном кровопролитии, каждый раз совпадали в вопросе о сохранении монархии и существующего строя. Династия часто подстрекала крестьян и немадьярские народы к выступлениям против мятежного дворянства, но никогда и не думала о том, чтобы начать править без помощи последнего; хотя Франц Иосиф чувствовал сильную неприязнь по отношению к магнатам-оппозиционерам и вечно недовольной мелкой Шляхте, он понимал, что для сохранения великодержавного статуса [Австро-Венгрии] они необходимы» (Kontler, 273—274).

Последнее, впрочем, было иллюзией: ставка на традиционную политическую элиту Венгрии не только осложняла отношения династии с «непривилегированными» народами королевства, но и ограничивала простор для действий Вены во внешней политике, поскольку венгерские правящие круги, боявшиеся «славянской угрозы», были ориентированы на теснейший союз с Германией. Это отлично сознавали и в Берлине. Еще в 1897 г. германский посол в Вене князь Лихновски писал Вильгельму II в одном из меморандумов: «Нынешний [австрийский] централизм стоит на фундаменте дуалистической конституции. Дуалисты — наши друзья; это немцы — помимо мощного национального движения, большая часть... клерикалов, особенно в альпийских землях, — а также нынешние [политические] представители венгров и поляков. Основой дуалистической конституции служит владычество (Vorherrschaft) немцев, венгров и поляков в империи, следствием чего является союз с Германией».

Шанс провести радикальное реформирование государственно-политического устройства Венгрии (а затем и монархии в целом), первым шагом к которому могло стать введение всеобщего избирательного права в обеих частях габсбургского государства, — этот шанс, представившийся в 1906 г., был безвозвратно упущен. 76-летнему Францу Иосифу, усталому, разочарованному и очень осторожному, кардинальные преобразования были не по плечу — да старый император и не хотел их, мечтая лишь о спокойствии и стабильности. Между тем ситуация требовала прямо противоположного — решительных действий, поскольку «вопрос о пересмотре дуалистического компромисса и преобразовании габсбургских владений в федерацию на этнической основе приобретал необычайную остроту... Такое преобразование могло быть успешным лишь в том случае, если бы монархия обеспечила себе поддержку низшей части среднего класса (lower middle classes), крестьян и рабочих разных национальностей по всей империи — может быть, утратив поддержку централистской бюрократии, крупных предпринимателей, офицерства и, возможно, церкви. Иными словами, монархия должна была решить вопрос о том, стоит ли сотрудничество с массами, чьи политические и социальные интересы не обязательно предполагали верность монархическому принципу, того, чтобы лишиться поддержки со стороны