«И вы говорите: „Должно быть, Господь хочет что-то сказать мне. Но что все это значит?“ Вы говорите: „Может, это какое-то предупреждение? Или наоборот, эти события безосновательны и у них нет причин и поводов?“ И вы спрашиваете: „Где же справедливость?“ И вы злитесь, вы же считаете, что достойны ответа…»

Он снова положил руку на горло. Кровь начала сочиться сквозь пальцы.

Потом продавец стал падать. Мужчина падал медленно, и каждое мгновение пытался будто зацепиться за воздух и остановиться. Обычно так падают актеры в кино. Сначала он упал на колени и напоролся на осколки от бутылок. Пару секунд он удерживал равновесие, затем опустился ниже, сел и снова замер. Потом он опустил руки и только после этого всем телом повалился на пол.

Все это происходило как будто в замедленной съемке.

«Давайте представим, что кто-то скажет вам: „Господь не имеет к этому отношения“. Что это будет значить для вас? Что это изменит?»

Я смотрел на него и про себя считал, точно так же, как я делал, когда убивал Педерсона. Я досчитал до пятидесяти. Пока я считал, кровь постепенно стала останавливаться и, в конце концов, перестала сочиться из раны.

Я заткнул мачете за пояс и снял маску. Запах Джекоба все еще стоял у меня в носу. У меня было ощущение, что даже кожа на щеках пропахла этим удушающе-неприятным запахом. Я снял рубашку и вытер лицо. Вся спина у меня стала мокрой от пота. Я даже чувствовал, как по коже бежали струйки пота.

«Или вам скажут: „Человек предполагает, а Господь располагает“…»

Я хотел проверить у кассира пульс, но от одной мысли, что надо дотронуться до его запястья, меня передернуло, и я снова почувствовал что-то вроде тошноты. Да и в этом уже не было необходимости. Он был мертв. В этом не могло быть сомнения. Хотя бы судя по количеству крови на полу, кассир не мог остаться жив. Вокруг тела образовалась огромная лужа крови, смешанная с кетчупом и вином, кругом валялись осколки. Эта картина была похожа на кадр из фильма ужасов или ночной кошмар.

«Или вам скажут: „Все это сделал Господь, он даже определил день, когда с вами произойдет несчастье“…»

Я стоял и слушал голос падре. Судя по записи, он находился в какой-то студии, и с ним рядом были какие-то люди, которые периодически произносили «Аминь» или «Слава!» или «Аллилуйя!».

Вокруг были сотни, тысячи людей из Огайо, Мичигана, Индианы, Иллинойса, Кентукки, Западной Виргинии, Пенсильвании – тысячи людей сидели дома или ехали на машине и слушали. Всех этих людей и меня тоже связывал этот голос.

«И они не знают, – подумал я. – И они ничего об этом не знают».

Я почувствовал, что постепенно начинаю успокаиваться. Пульс замедлился, руки перестали трястись.

Придя в этот магазин, я чуть было все не разрушил, но мне удалось спасти ситуацию. И теперь все будет хорошо.

Я поднял майку и посмотрел на грудь. На месте ушиба уже начал появляться синяк.

«Братья и сестры, давайте поговорим о судьбе. Что это слово значит для вас? Если я скажу, что нам всем когда-нибудь суждено умереть. Разве кто-нибудь из вас будет спорить со мной? Конечно, нет. А если я скажу, что вам суждено умереть в определенный день и час, если я скажу, как вам суждено умереть, я уверен, что вы покачаете головой и скажете, что я говорю пустые глупости. И все же, что я хочу сказать вам, так это то, что…»

Я покачал головой, потом подошел к прилавку, где стояло радио, и выключил его. На входной двери висела табличка «Простите, мы закрыты». Я подошел к двери и повернул табличку так, чтобы эта надпись была видна с улицы. Я хотел выключить свет, но после пары минут тщетных попыток найти выключатель бросил эту идею и вернулся к телу кассира.

Без голоса священника в магазине воцарилась зловещая тишина. Любой, даже самый тихий шум эхом отражался от полок.

Я взял кассира за ноги и поволок его к темной двери склада. Он оказался легче, чем я предполагал, тем не менее перетащить его было не так и просто.

От каждого движения я чувствовал резкую боль в груди.

Складская комната оказалось очень маленькой и узкой. Присмотревшись, я понял, что это не склад, а чулан. Здесь хранились швабры и ведра, на полке стояли чистящие средства. У дальней стены я разглядел унитаз и раковину. Тут пахло дезинфицирующими средствами. Выхода на улицу из чулана не было. Так что, если бы я тогда побежал сюда, я бы попал в ловушку.

Я протащил кассира в узкую дверь и положил его на спину, а руки сложил на груди. Места в чулане было так мало, что он с трудом здесь поместился. Мне даже не сразу удалось положить его так, чтобы дверь закрывалась. Потом я взял его бумажник, снял часы, достал связку ключей и положил все это к себе в карман.

Спрятав тело, я прошел мимо лужи крови, подошел к прилавку и открыл кассовый аппарат. Стодолларовая купюра лежала на самом дне ящика. Я сложил ее пополам и положил в карман джинсов.

На прилавке лежали бумажные пакеты. Я взял один из них и положил туда все остальные деньги из кассового аппарата. Я взял все, даже мелочь.

Когда я закрывал кассовый аппарат, я осмотрелся вокруг и прикинул, что бы еще мог украсть бродяга, путешествующий автостопом. Вдруг к магазину подъехала машина. Свет фар будто загипнотизировал меня, я так и замер на месте.

Рубашка Джекоба и очки лежали передо мной на прилавке. Я схватил рубашку и начал ее надевать, но я так торопился, руки меня не слушались, и я никак не мог расправить ее. Наконец я бросил эти попытки и просто приложил рубашку к груди, как будто хотел спрятаться за ней.

Водитель выключил фары и двигатель.

Я вынул мачете из-за пояса, положил его на прилавок и прикрыл газетой.

Лужу крови и вина было видно от самой двери. Кроме того, я испачкал ботинки и кровавыми следами истоптал весь пол. Я с замиранием сердца посмотрел на лужу и следы и подумал о том, почему же я был так неаккуратен. Я оставил слишком много улик после себя.

К двери подошла какая-то женщина. Над магазином пролетел еще один самолет. Женщина остановилась и, так же как и я, проводила самолет взглядом до самой взлетно-посадочной полосы.

Женщина была довольно пожилой. На первый взгляд ей было около шестидесяти лет. Одета она была очень элегантно – темная шуба, жемчужные серьги и черные высокие сапоги. В руках она держала маленькую черную сумочку. Ее лицо, несмотря на довольно толстый слой румян, выглядело немного бледным, как будто бы женщина только оправилась после болезни. У нее было такое выражение лица, как будто она чуть было не опоздала на какое-то мероприятие, которое проводилось в магазине.

Она дернула ручку двери. Обнаружив, что дверь заперта, женщина подняла руку, чтобы постучать в застекленную дверь, и тут же заметила меня, как вкопанного стоящего за прилавком. Она показала мне на свои часы, потом подняла два пальца и сказала что-то. По движению ее губ я догадался, что:

– Две… минуты… до… шести!