– Но как они могут быть помечены? – поинтересовалась она.

Я почему-то вспомнил, что делал после того, как убил женщину, как я все проверял, чтобы не оставить после себя улик. Я почувствовал ужасную усталость… потом у меня появилось ощущение, что я все же забыл что-то важное.

– У тебя уже паранойя, – сказала она. – Если бы они были мечеными, об этом написали бы в газетах.

– Я говорил с агентами ФБР. Они сами рассказали мне.

– Может, они подозревают, что деньги у тебя и хотят лишь напугать.

Я грустно улыбнулся и покачал головой.

– Хэнк, если бы было так, как говоришь ты, об этом упоминалось бы в газетах. Я уверена.

– Нет, – ответил я. – Это их ловушка. Это их план по поимке того, у кого деньги. Они переписали серийные номера купюр, прежде чем отдавать выкуп похитителям. И теперь, как только мы начнем тратить деньги, нас выследят. Номера купюр хранятся в банке.

– Нет, они не могли этого сделать. Там же сорок восемь тысяч купюр. Это невозможно. Они бы вечно переписывали номера.

– Они переписали номера только с пяти тысяч.

– Пять тысяч?

Я кивнул.

– А остальные чистые?

Я кивнул. Сара думала о чем-то.

– Сара, способа проверить, какие из них меченые, а какие чистые – нет. Каждый раз, когда мы будем тратить деньги, мы будем рисковать. А мы не можем себе это позволить.

Огонь в камине разгорелся еще сильнее, в комнате стало светлее.

– Я могу устроиться работать в банк, – сказала Сара. – И украду список номеров.

– Этого списка нет в обычных банках. Он есть только в государственном банке.

– Тогда я устроюсь работать туда. В Детройте есть филиал этого банка, да?

Я вздохнул:

– Сара, остановись. Успокойся. Все кончено. Ты только хуже сделаешь.

Сара хмуро посмотрела на деньги и произнесла:

– Я уже потратила одну купюру. Сегодня вечером. Я говорила тебе.

Я достал купюру из кармана и протянул ее Саре.

Она пару секунд молча смотрела на деньги, потом бросила взгляд на мои ботинки и спросила:

– Ты убил его?

Я кивнул.

– Все кончено, любимая.

– Как?

Я рассказал ей, как позвонил в полицию, рассказал о подозрительном автостопщике, а потом – как кассир напал на меня и как я ударил его мачете. Я даже задрал рубашку и показал Саре синяк. Но прежде, чем мой рассказ дошел до женщины, Сара перебила меня.

– Господи, Хэнк, – сказала она. – Как ты мог такое сделать?

– У меня не было выбора. Мне надо было во что бы то ни стало вернуть деньги.

– Но зачем было убивать его… Можно было вообще ничего не делать… все бы обошлось.

– Сара, он наверняка запомнил тебя. Он запомнил ребенка, твою историю про деньги. Нас бы сразу же поймали.

– Он же не знал, кто…

– Тебя показывали по телевизору, в сюжете о похоронах Джекоба. Кассир описал бы тебя и кто-нибудь точно бы вспомнил. И они бы поняли, как все это связывается вместе.

Сара замолчала. Шкура снова соскочила с ее плеча, но Сара не обратила на это никакого внимания.

– Ты мог бы прийти с мелкими купюрами и просто попросить его обменять их на эту стодолларовую. Сказал бы, что твоя жена разменяла ее, а это купюра важна для тебя как память.

– Сара, – сказал я, уже начиная терять терпение. – У меня не было времени искать сто долларов мелкими деньгами. Я должен был успеть в магазин до шести, до его закрытия.

– Мог бы съездить в банк.

– Банк был закрыт.

Сара хотела сказать что-то еще, но я не дал ей этого сделать.

– Все уже сделано, Сара. Какой смысл теперь рассуждать о том, что можно было бы сделать.

Сара смотрела на меня, потом шепотом произнесла:

– Ладно.

После этого мы оба молчали пару минут. Мы думали о том, до чего мы дошли и что нам теперь делать.

В камине потрескивали дрова. От огня веяло теплом.

Я слышал, как тикают часы.

Сара взяла в руку одну из пачек и сказала:

– Ну что ж, по крайней мере хорошо, что нас еще не поймали.

Я ничего не ответил.

– Я хочу сказать, что это не конец света, – добавила Сара и попыталась улыбнуться. – Мы просто сейчас вернемся к тому, с чего начали. Мы можем продать квартиру, которую ты подарил, можем продать рояль…

Когда Сара упомянула о квартире, я почувствовал почти физическую боль, как будто мое сердце пронзила стрела. Честно говоря, я уже почти и забыл об этой квартире, вернее, пытался не думать о ней, что у меня вполне хорошо получалось.

– Мы совершили очень плохие поступки, – продолжила Сара, – но все это мы делали только потому, что у нас не было другого выхода.

Я покачал головой, но Сара не обратила на меня никакого внимания.

– Важно то, – говорила она, – что мы на свободе.

Сара пыталась представить всю эту ситуацию с другой, более приглядной стороны, выставить все в розовом цвете, найти хоть какие-то положительные стороны в происходящем. Она всегда так делала, когда случалось что-то страшное. Раньше я всегда восхищался этой ее способностью искать плюсы во всем, но теперь мне казалось это совсем неуместным. Я считал, что к тому, что произошло, нельзя относиться так легко. В конце концов, из-за всего этого погибло девять человек. Шестерых из них я убил собственными руками. Да, это казалось абсолютно невозможным, тем не менее, это была правда. А Сара пыталась спрятать эту правду, забыть, вычеркнуть ее из памяти, объяснить все тем, что мы попадали в ловушку обстоятельств и, соответственно, не несли ответственности за свои действия, потому что у нас якобы даже не было выбора. Она хотела убежать от этой ответственности и от нашего прошлого. А это – невозможно, этого нельзя сделать.

– Мы не можем все это продать, – сказал я.

Сара удивленно посмотрела на меня:

– Почему?

– Рояль я купил на распродаже, его не возьмут обратно, – ответил я, открыл крышку и нажал на клавишу.

Сара пожала плечами:

– Ну, мы можем сами дать объявление в газету.

– Я не купил квартиру, – добавил я и закрыл глаза. Когда я открыл их, то увидел, что Сара удивленно смотрит на меня и ждет объяснений.

– Это были мошенники. И я попался на их крючок. Они украли деньги.

– Я… – начала Сара, – о чем ты говоришь?

– Это был липовый аукцион. Они собрали с людей чеки и исчезли. Этой квартиры и не существует, наверно.