Убегает.

В наружной раме нашего окна разлетается стекло. Я испуганно смотрю на Витька:

– Витек, чего это?

– Не знаю. Наверное, правда, какие-то придурки с ума сходят.

Прибегает Степаныч:

– Это у вас разбили?

– Да.

– Внутреннее стекло целое?

– Вроде целое.

Степаныч осматривает окно и убегает, командуя на ходу:

– С кроватей не вставать, к окну не подходить!

Тихоня шепчет:

– Ну и денек сегодня…

– Лучше б они Адрияге голову пробили, чем стекла колошматить, – заявляет недовольный пробуждением Лешка и, накрывшись с головой одеялом, переворачивается на другой бок.

– Это точно, – соглашаюсь я, внутренне принимая сторону нападающих.

Дебил вскакивает и подбегает к окну. Витек кричит на него:

– Куда ты? Все уже закончилось. Иди ложись!

Дебил ложится, и тишина возвращается. Слышно только, как по коридору бегает Степаныч. Но вскоре и он куда-то уходит. Я лежу, вспоминая, что там говорил про рыбалку и про газовую плиту Гипнос. И постепенно возвращаюсь в их сон…

– Ты, – говорит Гипнос, – когда последний раз у нас в пещере убирался?.. Не помнишь? Вот и я вспомнить не могу, хотя болезнью Альцгеймера вроде бы не страдаю… Ага? Понял намек?.. Так вот… о чем это я?.. О грибах, что ли?.. Или что ли не о грибах?.. Подскажи папе, сынок, о чем здесь речь шла?

– Об уборке, – вздыхает Морфей.

– Ну да, точно! Так вот, богиня уборки, как ты хорошо знаешь, в наши края не заглядывает, потому что проклятые древние греки ее не придумали. Видно, такие же охламоны и бездельники были! А ведь у нас здесь клининговых компаний нет. Потому что, сам знаешь, – спят их служащие в моем царстве на ходу. Прямо на ходу и со шваброй в руках засыпают. И потом их до конца смены хрен растолкаешь! Поэтому – всё мы, сами с усами – делаем сами! Запомнил? Или раздвоить пообъемней?

– Запомнил, – опять вздыхает Морфей.

– И не вздыхай мне, как баба! Вон, твой брат Фантас[521]– поприкидывается матрасами да унитазами в чужих снах, а под утро, глядишь, чего-нибудь домой и притащит! На прошлой неделе папе холодильник притаранил. Чудо, а не холодильник! Папа теперь в жаркий полдень может пивка холодного испить. Побаловать себя, так сказать, во время бессонницы под старость лет алкоголем. Расслабиться… Оттянуться, в некотором смысле… Разомлеть… Пивко-то, оно, знаешь, как кумарит?

– Знаю, – кивает сын.

– Мда… Пивка-то испить папа может… а рыбки сушеной нет… Нету рыбки сушеной! Понимаешь ты это или нет, дурья твоя башка?! Бери пример с брата. Он не только в снах может пылесосом притворяться, но и здесь, в пещере, чистоту наводить. Изгоняет, так сказать, дух нечистот из нашей пещеры в кошмары своих пациентов!.. Вооот… Чистоту-то он наводит… а рыбки-то все равно нет!.. А порой так хочется… так хочется воблёшечку к пивасику в живот уронить… ан нет… Как пить дать – нет!

Голос у Гипноса начинает дрожать, и он отворачивается от сына, чтобы смахнуть скупую божественную слезу. Тут уже в разговор вступает Морфей:

– А ты попроси воблы у Фобетора![522]Он в рыб умеет превращаться. Ему проще твою просьбу выполнить.

– Ты что, идиот совсем? – вскипает Гипнос. – Я что, по-твоему, сына своего должен сожрать?! Я что, на Кроноса[523]похож что ли! Или ты опять за свое взялся?! Говорю же тебе, не пойдут за вами рыбы на сушу! Ни на сушу, ни в сковородку – не пой-дут! Ловить их нужно! На удочку! На лесочку! На крючочек! На поплавочек! На червячка! Ло-овиить! А не рассказывать мне, что да как делать… Яйца курицу не учат! Досёк, о чем я тебе кукарекаю?!

– Досёк… – вздыхает виновато Морфей.

– Ну вот, – продолжает Гипнос, – Фобетор может пригнать ко мне кабанчика или косулю. Это Фобетор мне, всегда пожалуйста, делает. Возьмет, превратится в самочку нужного экземпляра и завлекает ко мне самца аппетитной наружности. А как пригоняет его в наш огород, я ворота закрываю, беру кувалдочку – тюк! – его по затылку, и освежевываю тут же. Расчленяю, так сказать, и запекаю в газовой духовке. Потрошки у свежего кабанчика, знаешь, какие? Ммм… пальчики оближешь!

– Папа, – басит Морфей, – ты же говорил, что эти суки к тебе в пещеру газ до сих пор не провели.

– Газ?!.. – вытаращивает на сына глаза Гипнос, – не-про-ве-ли?!. – переваривает последние новости от «Газпрома», Бог, – суки??? – задумывается, вспоминая предысторию сюжета родитель. И, воскресив все до копейки, восклицает с отчаянием в почках, – конечно, не провели! Я и сейчас это могу подтвердить перед лицом прародителя нашего – Хаоса![524]Я на сжиженном газе готовлю! Мне его в баллоне твой брат притащил. Он стянул его у кого-то на даче в России. Там этого газа до хренааа! – растягивает последнюю гласную Гипнос. – Понимаешь? До хренища там газа!!! Без газа там не проживешь! В России все газуют! Друг на друга, друг из-под друга, друг перед другом, друг в друга… Вот и я на нем запекаю… А ты что ж, подумал, врет папа твой? Обманывает? Поймать хотел Бога на лжи?.. Да? Э-эх! Сынок-сынок…

Морфей краснеет от стыда и еще ниже опускает голову.

– Ну, так вот – назапекаю я, значит, оленины. Наемся ее. Впрок наготовлю. Уберу недоеденное в холодильник… Глядь! – а там пиво лежит… Лежит оно себе, охлаждается… Ни о ком не думает… А чё ему думать-то? – оно же пиииво, а не бог!

Гипнос берет початую банку пива и делает из нее глоток, прищуривая от удовольствия глаза.

– О чем это я говорил давеча, сына?.. А?.. Ах, да! Вспомнил! Не буду же я жареную оленину пивом запивать? Не буду! Вот и делай выводы, пока папа живой, а то потом сделаешь, а они уже могут не пригодиться…

– Почему? – удивляется Морфей.

– Потому что бессонница в современном обществе – болезнь заразная!

С этими словами Гипнос хлопает Морфея по плечу, и от его толчка я просыпаюсь.

Рядом с моим изголовьем стоит Немой и стеклянными глазами смотрит вперед. Съежившись от страха, я не двигаюсь. Несколько раз Немой пробует сделать шаг, но всякий раз натыкается на мою кровать. В конце концов он прекращает попытки пройти сквозь койку, и отправляется к окну, где, упершись лбом в стекло, замирает.