124 Но чуть я, между первым и вторым

Из возрастов,[1118] от жизни отлетела, —

Меня покинув, он ушел к другим.[1119]

127 Когда я к духу вознеслась от тела

И силой возросла и красотой,

Его душа к любимой охладела.

130 Он устремил шаги дурной стезей,

К обманным благам, ложным изначала,

Чьи обещанья — лишь посул пустой.

133 Напрасно я во снах к нему взывала

И наяву,[1120] чтоб с ложного следа

Вернуть его: он не скорбел нимало.

136 Так глубока была его беда,

Что дать ему спасенье можно было

Лишь зрелищем погибших навсегда.

139 И я ворота мертвых посетила,

Прося, в тоске, чтобы ему помог

Тот, чья рука его сюда взводила.

142 То было бы нарушить божий рок —

Пройти сквозь Лету и вкусить губами

Такую снедь, не заплатив оброк

145 Раскаянья, обильного слезами».

ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

1 Ты, ставший, у священного потока, —

Так, речь ко мне направив острием,

Хоть было уж и лезвие[1121] жестоко,

4 Она тотчас же начала потом, —

Скажи, скажи, права ли я! Признаний

Мои улики требуют во всем».

7 Я был так слаб от внутренних терзаний,

Что голос мой, поднявшийся со дна,

Угас, еще не выйдя из гортани.

10 Пождав: «Ты что же? — молвила она. —

Ответь мне! Память о годах печали[1122]

В тебе волной[1123] еще не сметена».

13 Страх и смущенье, горше, чем вначале,

Исторгли из меня такое «да»,

Что лишь глаза его бы распознали.

16 Как самострел ломается, когда

Натянут слишком, и полет пологий

Его стрелы не причинит вреда,

19 Так я не вынес бремени тревоги,

И ослабевший голос мой затих,

В слезах и вздохах, посреди дороги.

22 Она сказала: «На путях моих,

Руководимый помыслом о благе,

Взыскуемом превыше всех других,[1124]

25 Скажи, какие цепи иль овраги

Ты повстречал, что мужеством иссяк

И к одоленью не нашел отваги?

28 Какие на челе у прочих благ

Увидел чары и слова обета,

Что им навстречу устремил свой шаг?»

31 Я горьким вздохом встретил слово это

И, голос мой усильем подчиня,

С трудом раздвинул губы для ответа.

34 Потом, в слезах: «Обманчиво маня,

Мои шаги влекла тщета земная,

Когда ваш облик скрылся от меня».

37 И мне она: «Таясь иль отрицая,

Ты обмануть не мог бы Судию,

Который судит, все деянья зная.

40 Но если кто признал вину свою

Своим же ртом, то на суде точило

Вращается навстречу лезвию.[1125]

43 И все же, чтоб тебе стыднее было,

Заблудшему, и чтоб тебя опять,

Как прежде, песнь сирен не обольстила,

46 Не сея слез, внимай мне, чтоб узнать,

Куда мой образ, ставший горстью пыли,

Твои шаги был должен направлять.

49 Природа и искусство не дарили

Тебе вовек прекраснее услад,

Чем облик мой, распавшийся в могиле.

52 Раз ты лишился высшей из отрад

С моею смертью, что же в смертной доле

Еще могло к себе привлечь твой взгляд?

55 Ты должен был при первом же уколе

Того, что бренно, устремить полет

Вослед за мной, не бренной, — как дотоле.

58 Не надо было брать на крылья гнет,

Чтоб снова пострадать, — будь то девичка

Иль прочий вздор, который миг живет.

61 Раз, два страдает молодая птичка;

А оперившихся и зорких птиц

От стрел и сети бережет привычка».

64 Как малыши, глаза потупив ниц,

Стоят и слушают и, сознавая

Свою вину, не подымают лиц,

67 Так я стоял. «Хоть ты скорбишь, внимая,

Вскинь бороду, — она сказала мне. —

Ты больше скорби вынесешь, взирая».

70 Крушится легче дуб на крутизне

Под ветром, налетевшим с полуночи

Или рожденным в Ярбиной стране,[1126]

73 Чем поднял я на зов чело и очи;

И, бороду взамен лица назвав,

Она отраву сделала жесточе.

76 Когда я каждый распрямил сустав,

Глаз различил, что первенцы творенья[1127]

Дождем цветов не окропляют трав;

79 И я увидел, полн еще смятенья,

Что Беатриче взоры навела

На Зверя, слившего два воплощенья.[1128]

82 Хоть за рекой и не открыв чела, —

Она себя былую побеждала[1129]

Мощнее, чем других, когда жила.

85 Крапива скорби так меня сжигала,

Что, чем сильней я что-либо любил,

Тем ненавистней это мне предстало.

88 Такой укор мне сердце укусил,

Что я упал; что делалось со мною,

То знает та, кем я повержен был.

91 Обретши силы в сердце, над собою

Я увидал сплетавшую венок[1130]

И услыхал: «Держись, держись, рукою!»

94 Меня, по горло погрузи в поток,

Она влекла и легкими стопами

Поверх воды скользила, как челнок.

97 Когда блаженный берег был над нами,

«Asperges me»,[1131] — так нежно раздалось,

Что мне не вспомнить, не сказать словами.

100