поскольку они необходимы человеческому обществу и, видимо, опасно связывать следование им с богобоязненностью. Если попытаться включить религию в процесс развития человечества, то она окажется не его постоянным достоянием, а явлением, сходным с неким неврозом, который каждый культурный человек должен преодолеть на своем пути от детства к зрелости.

Вы, естественно, вольны подвергнуть критике это мое описание; в этом я сам пойду вам навстречу. То, что я сказал вам о постепенном разложении религиозного мировоззрения, было из-за своей краткости явно неполным, очередность отдельных процессов была представлена не совсем правильно, взаимодействие различных сил в ходе пробуждения научного мышления оказалось не прослежено. Кроме того, я оставил без внимания изменения, произошедшие в самом религиозном мировоззрении за время его неоспоримого господства и особенно под влиянием просыпающейся критики. Наконец, строго говоря, я ограничил свое размышление единственной формой религии – религией западных народов. Я создал себе, так сказать, некий фантом с целью ускоренной и по возможности самой впечатляющей демонстрации своей позиции. Отставим в сторону вопрос, достаточно ли вообще моих знаний для решения проблемы лучше и полнее. Уверен, все, что я сообщил вам, вы можете найти где-то еще в лучшем виде и ничего не потерять при этом. Позвольте мне все же высказать убеждение, что самая тщательная проверка материала по проблемам религии не поколебала бы нашего вывода.

Вы знаете, что борьба научного образа мысли с религиозным мировоззрением не закончена, она продолжается и сегодня на наших глазах. Как бы редко психоанализ ни применял раньше оружие полемики, мы все же не собираемся отказаться занять позицию в данном споре. Возможно, при этом мы достигнем дальнейшего прояснения нашей позиции по отношению к мировоззрению. Вы увидите, как легко удается опровергнуть некоторые из аргументов, приводимых приверженцами религии; некоторые доводы могут, впрочем, остаться неопровергнутыми.

Первое известное возражение гласит: сделать религию предметом своих изысканий было бы дерзостью со стороны науки, поскольку та является чем-то суверенным, превосходящим возможности любой деятельности человеческого разума, тем, к чему непозволительно приближаться мудрствующей критике. Другими словами, наука некомпетентна судить о религии. Как правило, наука полезна и важна, пока ограничивается своей областью применения, однако религия в нее не входит, и в ней науке нечего искать. Если перед этим решительным отпором не остановиться, а вопросить, на чем основывается претензия на особое положение среди всех дел человеческих, то услышишь в ответ (если вообще будешь удостоен его), что религию непозволительно мерить человеческими мерками, ибо она божественного происхождения, дана нам через откровение некоего духа, которого не в силах постигнуть дух человеческий. Должно быть, кому-то подумается, что нет ничего легче, чем отвергнуть этот аргумент, ведь перед нами очевидное petitio principi, begging the question (мне неизвестен подходящий термин на немецком языке). Ведь в данном случае ставится под сомнение, существует ли дух божий и его откровение, и его явно не рассеивают слова, что в этом нельзя сомневаться, потому что неправомерно вопрошать бога. Тут происходит то же, что имеет место порой в ходе психоаналитической работы: когда обычно здравомыслящий пациент отвергает какое-то предложение врача, опираясь на довольно глупую аргументацию, за такой логической несостоятельностью он скрывает особенно мощный мотив для возражения, обладающий очень сильной эмоциональной окраской.

Можно услышать и иное объяснение, в котором такой мотив открыто присутствует: религию, мол, не следует подвергать критической проверке, потому что она представляет собой самое высшее, наиболее ценное и возвышенное из того, что породил человеческий дух, потому что она выражает глубочайшие чувства людей, делает сам мир переносимым, а жизнь достойной человека. На это нужно отвечать, не оспоривая оценку религии, а напротив, обратив внимание на другое обстоятельство. Некоторые подчеркивают, что дело заключается не во вторжении духа науки в область религии, а во вторжении религии в сферу научного мышления. В чем бы ни заключались ценность и смысл религии, она не вправе хоть как-то ограничивать мышление, а значит, не имеет права исключать себя из области его применения.

По своей сути научное мышление не отличается от обычной мыслительной деятельности, которую все мы, верующие и неверующие, применяем для решения жизненных проблем. Только в некоторых отношениях оно специфично: скажем, проявляет интерес к вещам, вовсе не приносящим непосредственной, реальной пользы; всеми силами оно пытается отделаться от субъективных факторов и эмоциональных пристрастий; более строго проверяет на достоверность чувственные данные, на которых строит свои выводы; создает новые представления, которых не достичь обычными средствами, и выделяет предпосылки этих новых знаний с помощью целенаправленно варьируемых экспериментов. Это мышление стремится достичь совпадения с реальностью, то есть с тем, что существует вне нас, независимо от нас и, как дает знать опыт, является решающим для удовлетворения или неисполнения наших желаний. Это совпадение с реальным миром мы называем истиной. Она остается целью научной работы, даже если мы не учитываем ее практическую ценность. Итак, когда религия утверждает, что способна заменить науку, что поскольку она благотворна и возвышенна, да еще и истинна, то фактически это вторжение, которому следует давать отпор. Исходя из самых общих интересов, чрезмерно требовать от человека, научившегося вести свои повседневные дела согласно правилам, полученным из опыта и с оглядкой на реальность, чтобы он был обязан передать попечение о самых своих истинных интересах некоей инстанции, претендующей на привилегию быть свободной от предписаний рационального мышления. А что касается защиты, которую религия сулит своим верующим, то, думаю, никто из нас не захотел бы даже сесть в автомобиль, водитель которого заявляет, что он, не колеблясь, поедет не по правилам уличного движения, а руководствуясь полетом разыгравшейся фантазии.

Запрет мыслить, к которому религии приходится прибегать во имя обеспечения своего самосохранения, вовсе небезопасен ни для отдельного человека, ни для сообщества людей. Опыт психоанализа научил нас, что такой запрет, даже ограниченный поначалу определенной областью, склонен расширяться и далее становится причиной серьезных сбоев в образе жизни человека. Похожее воздействие можно наблюдать и у лиц женского пола в качестве последствия запрета даже в мыслях иметь дело со своей сексуальностью. Вред религиозного сдерживания мышления могут подтвердить биографические сведения в жизнеописаниях почти всех выдающихся личностей минувших времен. С другой стороны, интеллект или – назовем его привычным нам словом – разум принадлежит к силам, от каких в первую очередь следует ожидать сплачивающего влияния на людей, которых с таким трудом удается сдерживать, а тем более управлять ими. Только представим себе, каким невыносимым для жизни стало бы общество, если бы каждый в нем имел собственную таблицу умножения и свою специфическую систему мер и весов. Наша надежда на лучшее будущее заключается в том, что интеллект – научный образ