это вы могли ужиться с Инзовым, а не ужились с графом Воронцовым?» (стр. 51):

«Скажите, неужто вы всё не перестаете писать на меня пасквили? Вы не должны на меня жаловаться, это нехорошо, если я вас и не отличал, еще дожидая случая, то вам всё же жаловаться не на что. Признайтесь: любезнейший наш товарищ король гишпанский или император австрийский с вами не так бы поступили. За все ваши проказы вы жили в теплом климате; что вы делали у Инзова и у Воронцова?» – «Ваше величество, Инзов меня очень любил и за всякую ссору с молдаванами объявлял мне комнатный арест и присылал мне, скуки ради, „Франкфуртский журнал“1. А его сиятельство граф Воронцов не сажал меня под арест, не присылал мне газет, но, зная русскую литературу, как герцог Веллингтон, был ко мне чрезвычайно…»[163]

О ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

В черновой рукописи после слов «дворянству, соединенному с духовенством» (стр. 97) следовало: «Народные сеймы под именем собраний генеральных штатов составили коренное народное право французов. Они постановляли законы, вследствие коих короли правили при содействии парламентов».

Эти слова были намечены к перенесению в другое место статьи, но в рукописи нет указания, куда именно.

ИСТОРИЯ ПУГАЧЕВА

ПРЕДИСЛОВИЕ

Из первой редакции

История Пугачева мало известна: при Екатерине запрещено было о нем говорить. При Александре написан глупый роман2, краткое известие о взятии Казани и жизнь генерала Бибикова. Иностранцы говорили о нем гораздо более, резиденты очень им занимались, но их незнание России завлекало их в большие заблуждения; иные видели в Пугачеве великого человека, другие – орудие злоумышленников, и их подозрения не пощадили никого… Незнание наших историков удивительно. Г-н Сумароков3 в «Истории Екатерины» пишет: «неистовства Пугачева быстро распространялись. Правительство переменило мнение, уверилось в важности обстоятельства, отрядили против его полки и вручили начальство генералу Бибикову. Начало не соответствовало ожиданию; Кар и Мансуров не устояли, изверг овладел Оренбургом и, прогнанный оттуда князем Голицыным, устремился на Уфу, наконец к Казани, жег, опустошал их предместия и окрестности».

Что слово, то несправедливость. В начале бунта прибыл не Бибиков, а Кар; Мансуров никогда не был разбит; Оренбург не был взят Пугачевым; самые первые распоряжения Бибикова были увенчаны успехом.

Исторический отрывок, мною издаваемый, составлял часть труда, мною оставленного. Я собрал всё, что было обнародовано в свет в трудах писателей, писавших о Пугачеве. Я пользовался изустными преданиями и свидетельством живых, так же всем, что правительством было обнародовано.

Из второй редакции

Село Болдино 2 ноября 1833

Сей исторический отрывок составлял часть труда, мною оставленного. В нем собрано всё, что было обнародовано правительством касательно Пугачева. Я пользовался многими рукописями, преданиями, показаниями и свидетельствами живых. Также выбрал из иностранцев, говоривших о Пугачеве, всё, что казалось мне достоверным.

Прискорбная судьба следовала по сему делу. Во время самого бунта запрещено было черному народу говорить о Пугачеве; по усмирении бунта и казни главных преступников императрица, прекратив судебное следствие по сему делу, повелела предать оное забвению. Сего последнего выражения не поняли, а подумали, что о Пугачеве запрещено было вспоминать. Таким образом временная полицейская мера и худо понятое выражение возымели силу закона. О Пугачеве не напечатано было ни единой строки до самого восшествия на престол Александра. В его царствование издан был ничтожный роман о Пугачеве, также известие о взятии Казани и наконец жизнь генерала Бибикова, писанная сыном его, покойным сенатором. Книга весьма замечательная. Вот всё, что доселе имеем напечатанного касательно сего эпизода царствования Екатерины II.

Трудолюбивый Рычков, автор «Оренбургской топографии» и многих других умных и полезных изданий, оставил любопытную рукопись о сем времени. Я имел случай ею пользоваться. Она отличается смиренной добросовестностию в развитии истины, добродушным и дельным изложением оной, которые составляют неоценимое достоинство ученых людей того времени. В сей же рукописи помещены (не менее любопытные) журналы генерал-поручика Рейнсдорпа, игравшего важную роль в бедственную годину, и князя Голицына, победившего Пугачева, и письмо о взятии Казани.

ИЗ ЧЕРНОВОЙ РУКОПИСИ

Глава I

О походах Нечая и Шамая4

Он отправился вверх по Яику и, отъехав несколько верст, вышел на берег и в горах, по казацкому обычаю составя круг, или совет, объявил товарищам о своем предприятии и предложил рассуждать о средствах исполнить оное. Дьяк, или писарь, тут находившийся, осмелился говорить о предстоящих опасностях.

Нечай, озлобленный противуречием, велел его повесить как малодушного. Место казни доныне называется Дьяковой горою. Казаки отправились в трудный путь и достигли Хивы. Счастие благоприятствовало Нечаю. Хивинский хан с войском своим находился тогда на войне, в Хиве оставались одни жены, старики да дети. Нечай овладел городом безо всякого препятствия. Казаки разделили между собою ханских жен и сокровища, зажились в Хиве и поздно выступили в обратный поход. Обремененные тяжелой добычею, они были настигнуты возвратившимся ханом на берегу Сыр-Дарьи в самое то время, как Нечай готовился к переправе. Казаки оборонялись храбро, но наконец были разбиты и истреблены.

Не более трех казаков возвратилось в яицкое войско и объявило о погибели храброго Нечая. Но долго молва о богатстве Хивы носилась между казаками, подстрекая корыстолюбое их молодечество, и несколько лет после один из их атаманов по прозванию Шамай, набрав до трехсот человек товарищей, пустился по следам Нечая. Но сей поход был несчастливее еще первого. Казаки зимовали на реке Илеке и весной отправились по степи. Не зная дороги, они захватили двух молодых калмыков, рывших ямы для ловли зверей, и употребили их в провожатые. Калмыки, кочевавшие по степи, озлобились и решились их погубить. Они скрылись в низкой долине, окруженной высотами, на которых нарочно высланные люди рыли землю и бросали ее вверх. Казаки, увидя их издали, почли их за охотников и толпою поскакали за ними в погоню к тому самому месту, где калмыцкое войско их ожидало. Шамай, скакавший впереди, был захвачен с несколькими казаками. Калмыки освободили всех, кроме атамана, требуя вместо выкупа выдачи двух молодых пленников. Но наказной атаман, заступивший место Шамая, отвечал, что атаманов у них много, а без вожатых быть им нельзя, и с тем они отправились далее. Но, пришед к Сыр-Дарии, сбились с дороги, на Хиву не попали и пришли к Аральскому морю, на котором и принуждены были зимовать.

Глава V5

Текст одной из первых редакций рассказа об осаде Яицкого городка

На следующий день, поутру, появились мятежники у так называемых Горок, в пяти