Все повторялось снова и снова. Идеи, книги и утонченность в Оксфорде, а затем дома — разгул и распутство. Трагично, потому что Джагдевпур решил, что их отверженный принц — как большинство других навабов — был всего лишь созданием плоти. Они не смогли постичь врожденное благородство его идей и чувств; они не смогли понять риторику его речей и мыслей; все, что они видели, — это удовольствие его тела.

Наваб страстно желал держать своего сына подальше от княжества. Он просил Сиеда устроиться в Англии или Европе и обещал ему большие денежные переводы. Когда это случилось, у вице-короля министерства внутренних дел сложилось свое мнение по поводу опасных взглядов Сиеда. Индийские чиновники министерства в Лондоне прикинули в уме: юноша распространяет сердитые памфлеты и открыто ведет недовольные разговоры. О недовольстве министерства внутренних дел навабу сообщил политический агент, подполковник Син Броснан. Гнев немного смягчило решение наваба сместить Сиеда и назначить младшего сына своим наследником, но он знал, что глаза правительства пристально наблюдают за его государством, и Джагдевпур может пропасть в желудке английского господина при самом незначительном поводе. На языке базара: «Он даже не отрыгнет».

В своей книге наваб написал: «Король, который владеет небольшой пушкой, должен научиться сидеть тихо в замке».

Но Сиед не желал быть изгнанником. Он хотел помочь поднять дух своего народа и обладать их телами. Ему хотелось проводить больше и больше времени в Джагдевпуре, а в Европе все меньше и меньше. Наваб был обижен. Вскоре все шлюхи в его государстве будут гулять вокруг дворцовых стен, и его народ будет шептаться, насмехаясь над королевской семьей. Еще хуже было то, что не было способа узнать, могут ли радикальные взгляды Сиеда настроить против его государства Броснана и Британию. Время от времени наваб сопротивлялся попыткам Сиеда вернуться. Отец и сын спорили, сражались, ругались, проповедовали, называли друг друга «тираном» и «гомосексуaлистом» и, наконец, пришли к компромиссу.

Сиед должен построить новый дом вдали от главных дворцов и жить там.

Он заведет себе жену, которая будет жить с ним, чтобы сдерживать общественное недовольство.

Он будет проявлять благоразумие в количестве и выборе своих любовников.

Он не будет публично ругать наваба или британцев. В свою очередь наваб оставит его в покое и позволит вести такую жизнь, как он пожелает.

Вce расходы Сиеда будут оплачиваться. И ему отдадут в пользование превосходную библиотеку Джагдевпура — с ее собранием классической арабской и персидской литературы и превосходными средневековыми манускриптами школ Мугхала, Раджпута и Кангра.

Сиед поставил серьезное условие: если наваб когда-нибудь совершит жестокий тиранический поступок, их соглашение будет расторгнуто.

Наваб предупредил сына: «Если ты устроишь скандал, который будет угрожать благополучию королевской семьи, то будешь содержать себя сам».

Большинство из этих условий было легко выполнить. Наваб предоставил деньги, и Сиед сам построил английский коттедж. Библиотеку он забрал немедленно и начал реорганизовывать и переписывать книги. Он поместил их в превосходные переплеты, привезенные из Лондона, чтобы спасти тысячи непереплетенных страниц и потренировать местных мальчиков в мастерстве.

Самым сложным условием их договора оказался пункт, касающийся жены. Сиед не мог жить с Бегам Ситара, потому что кроме ее ужасного тела, она отпугивала его своей глупостью; ему не хватало бессердечности, чтобы унижать ее, отвергая каждый день. В Джагдевпуре не было ни одной женщины, которая хотя бы немного нравилась ему; и, если бы он взял себе фиктивную жену из простого народа, он не только приговорил бы невинную женщину к жизни без любви, но и мог бы навлечь на королевскую семью беду.

Поэтому Сиед был в отчаянии. Он жил в Париже и, обедая с друзьями, которых пригласил сладострастный, подающий надежды художник, увидел привлекательную женщину в другом конце зала и удивился амулету у нее на шее. Этот амулет определенно не был дорогой вещью и данью моде, но Сиеду захотелось узнать о его происхождении. Ему показалось, что женщина не вписывается в шумную компанию за столом. Она посмотрела на него так таинственно, что ему стало интересно.

Повинуясь какому-то инстинкту, он вернулся туда на следующий вечер.

После того как они провели вместе третий вечер подряд, oн вернулся в Гранд отель, зная, что был ближе к тому, чтобы влюбиться в женщину, чем когда-либо. В самом деле, это была первая женщина в его жизни, которая его заинтересовала. Она была не похожа на тех женщин, которых он знал. Она думала по-другому; она приехала даже из более отдаленной страны, чем он; и у нее был более открытый разум, чем рот проповедника.

Эта женщина никогда не спрашивала о его положении, жене и состоянии; он никогда не слышал, чтобы она говорила о драгоценностях или платьях.

И ему нравилось разговаривать с ней. Она обладала умением слушать, которое позволяло говорить выразительно, с глубоким и чувственным удовольствием.

Таким образом, без всякого умысла и секретов, он решил взять ее с собой в Джагдевпур, чтобы она жила там с ним, стала его компаньоном. Чтобы она смогла разделить его жизнь, если не постель. Слушать его, понимать, что им движет. Бунту принца нужен был свидетель; идеализму требовался зритель; при жертвоприношении должна присутствовать толпа. Если бы он только мог взять Катерину с собой… Она помогла бы ему что-нибудь сделать для своего народа — и самого себя — это ему было необходимо.

А думал ли он о ее желаниях?

Да, он думал. Да, он думал. Он будет исполнять любую ее прихоть, а если будут желания, которые он не сможет исполнить, то он найдет другой способ, чтобы удовлетворить их. Катерина сидела неподвижно, погрузившись в поток информации, который вылился на нее.

Сиед все еще ходил по кабинету, глядя на покрытый ковром пол. Пока они разговаривали, наступила ночь, беззвучно вошли слуги и зажгли лампы. Нетронутое вино в бокалах отражало свет и казалось темно-красным. Можно было услышать, как лают на разные голоса собаки в холодных конурах в другом конце дворцового комплекса. Наваб был помешан на этих животных и содержал стаю почти из трех сотен собак разных пород, цвета, размера. На второй неделе октября он проводил ежегодный собачий фестиваль среди всех любителей собак Индии, какие устраивали среди сводников и разносчиков. Ни одно собрание в Индии не считалось законченным без секса.

В Чикаго ее мать, наверное, гуляет, читает, старается спасти мир, возводя высокую гору добродетели. Ее тело оставалось равнодушным, ее сердце оставалось холодным — и, основываясь на собственном опыте, она делала сомнительные выводы относительно добра и зла. Ее отец тоже гуляет, выплывая из тумана алкоголя и собираясь в магазин. Его тело слабо и измучено, на сердце у него тяжесть. И он подсчитывает количество испытанных им удивительных наслаждений и упущенных прекрасных возможностей.

Одна готовится к будущему; другой мрачно отмечает свое прошлое.