Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Очень лакомый, — подтвердил я.
— И никаких предубеждений против полисменов?
— Возможно, совсем маленькие. Но я постараюсь с ними справиться. Сейчас я как раз иду ей звонить.
— И кто же та идиотка, которую вы соблазняете, лейтенант?
— Моя жена.
После десятисекундной паузы Стью вздохнул и промолвил:
— Воздержусь, пожалуй, от комментариев относительно ее вкуса, дружище. Но твой вкус безупречен.
Иногда жаркий ветер приносит по ночам дурные сны. Он дул с запада, наполняя все побережье грохотом и шумом, как будто мимо островка Хорсшоу непрерывно мчалась череда товарных поездов; он вспенивал в заливе воду и бродил по суше, заставляя скрипеть и раскачиваться пальмовые деревья возле моего дома; он завывал в зарослях бамбука и со стоном проносился по высоким кронам австралийских сосен.
Я крепко спал и видел мрачный сон о потерянной мною женщине — о своей жене Джуди, которая больше не была моей женой. В этом сне я смотрел из темноты в окно залитой светом комнаты, где она улыбалась какому-то незнакомому мужчине точно так же, как улыбалась когда-то мне. Я кричал и колотил в разделявшее нас толстое стекло, но она меня не слышала — или не хотела слышать.
Вдруг все оборвалось, и я проснулся весь в поту, меня трясло. Я прислушался к гулу и грохоту ветра, и мне почудился новый звук, который выделялся из шума этой ночи. В небе плавала луна: она то появлялась, то исчезала среди рваных облаков. Занавеска трепетала и кружилась в лунном свете. Я сам не понимал, к чему прислушиваюсь, пока снова не выделил этот звук — тихое поскребывание об оконную сетку в трех футах от моей головы.
Я выдвинул нижний ящик ночного столика, залез рукой поглубже и достал завернутый в промасленную тряпку пистолет. После этого я сразу почувствовал себя более уверенно, но в то же время немного глупо, — мне вспомнилось, как в последний раз я стрелял из него в крысу, которая таскала еду из кормушки для птиц. Пистолет был заряжен, как и положено оружию. Я скатился с кровати к окну и уперся коленом в жесткую пальмовую циновку. Кто-то снова царапал сетку, и на этот раз я различил чей-то голос: хриплый, робкий, торопливый, почти заглушенный шумом ветра, — голос, который произносил мое имя:
— Сэм! Сэм Брайс!
Когда я прильнул к окну, чтобы посмотреть наружу, луна внезапно скрылась.
— Кто это?
— Это Чарли, Сэм. Чарли Хейвуд. Впусти меня. И не включай свет, Сэм.
Я вышел из маленькой гостиной на закрытую веранду, отворил дверь и впустил его внутрь. Когда он проскользнул мимо меня в темную комнату, я почувствовал, как от него пахнет. Это был запах болотной воды, пота, измождения и страха.
— Можно мне где-нибудь присесть, Сэм? Я весь в грязи. Не хочу что-нибудь испачкать.
Он говорил полушепотом, в его голосе слышалась глубокая усталость.
Он сел на прямой стул рядом с нишей, в которой находилась моя кухня, и вздохнул:
— Ты слышал обо мне, Сэм?
— Я читаю газеты. Ты главная новость последних пяти дней, Чарли.
— Они что-нибудь пишут о том, где я сейчас?
— Собаки проследили твой путь от исправительного лагеря на юг, а потом твой след потеряли. Думают, что ты добрался до отмелей.
— Эти чертовы собаки! Я сделал круг и вернулся обратно, Сэм, после того как мне удалось надуть этих чертовых собак. Я не был уверен, что это сработает. Один старожил мне посоветовал. Бутыль с бензином, который я слил из бака одного из грузовиков. Как только я добрался до воды, я разлил бензин вдоль берега, прямо за собой. Они его понюхали, и это вывело их из строя не меньше чем на час. Мне пришлось пуститься вплавь, Сэм. Господи, ну и поплавал же я! У тебя нет молока? Холодного, в бутылке. Я все последнее время только и думаю, что о холодном молоке.
Я открыл новую бутылку молока, дал ему и сел рядом, слушая, как жидкость булькает у него в горле.
— Господи, как здорово! Я уже забыл, как это здорово.
Я пошел обратно в спальню, убрал пистолет и взглянул на светящийся циферблат будильника. Двадцать минут четвертого.
Когда я вернулся, он стоял посреди комнаты и смотрел на меня.
— Я не хочу, чтобы ты звонил по телефону, Сэм.
Меня мгновенно охватило раздражение.
— Ты уже сделал свой выбор, парень. Ты сам пришел сюда. Если ты думаешь, что поступил неправильно, теперь поздно об этом сожалеть, верно? Потому что, если я захочу тебя сдать, ты не сможешь меня остановить.
— Прости, — сказал он, сразу сникнув. — Я сейчас плохо соображаю, Сэм.
Мы вернулись назад, сели, и он допил свое молоко.
— Как мило с твой стороны, — процедил я, — что ты втянул меня в это дело. Это как раз то, чего мне не хватало.
— Не злись, Сэм.
— А я и не знал, что мы с тобой такие близкие друзья, парень.
— Я много раз думал о том, к кому мне пойти, Сэм, и оказалось, что кроме тебя — не к кому.
— Почему?
— Я понимал, что это должен быть человек, который сможет мне помочь. Я надеялся, что ты еще живешь здесь, в месте, до которого я сумею добраться, и живешь по-прежнему один. Я знал, что тебя нелегко испугать. И поскольку ты работаешь на себя, парень ты достаточно свободный. Не знаю, помнишь ли ты, но однажды ты намекнул мне об одном грязном деле, — совсем чуть-чуть, но я догадался, что ты не понаслышке знаешь, каково это, когда тебя… когда преследуют за то, чего не совершал. Чувствуешь себя таким беспомощным.
— Преследуют за то, чего не совершал!
— Я знаю, как это звучит, Сэм.
— Это звучит так, как будто ты спятил, парень.
Судя по тому, что я знал, у Чарли Хейвуда действительно были очень крупные проблемы. Пару лет назад он продавал автомобили в агентстве Мела Файфера здесь, во Флоренс-Сити, и мне, по роду своей тогдашней деятельности, приходилось с ним встречаться. Тогда он был довольно симпатичным парнишкой лет двадцати трех, пожалуй, слишком мечтательным и тихим, чтобы стать хорошим продавцом автомобилей, но, поскольку он жил вместе со своей овдовевшей матерью, у которой был небольшой доход от нескольких комнат, сдаваемых внаем туристам, для жизни ему требовалось совсем немного. Несколько раз мы выпили с ним по кружке пива, и он показался мне одним из тех жизнерадостных, идеалистически настроенных молодых людей, которых, если им посчастливится найти себе невесту с энергичным и решительным характером, ожидает впереди спокойная и счастливая жизнь.