– Беда в том, что кроме внешности матери она унаследовала и ее характер, – как-то поздно вечером сказала Мария.

Они уже несколько часов дожидались возвращения Софии с прогулки.

– Что ж, теперь я знаю, на какую сторону становиться в спорах о том, что важнее – наследственность или воспитание, – уныло проговорил Кирицис.

Хотя во всех отношениях София была бунтаркой, в школе она занималась очень усердно, и когда ей сравнялось восемнадцать, пришло время задуматься о поступлении в университет. Марии в свое время так и не представилась такая возможность, о чем она не раз жалела, и приемные родители очень хотели, чтобы София получила высшее образование. Мария предполагала, что София поедет учиться в Ираклион, но ее ждало разочарование. С детства София с волнением наблюдала за огромными кораблями, приходящими на Крит с материковой части Греции. Девушка знала, что Николаос учился в Афинах, и решила, что тоже поедет туда. Марию, которая сама никогда не покидала берегов Крита, встревожил замысел Софии уехать так далеко от дома.

– Но университет в Ираклионе ничем не хуже любого другого на материке, – уговаривала она Софию.

– Я уверена, что так оно и есть, – отвечала та. – Но что плохого в том, чтобы уехать подальше?

– Да ничего плохого, – начинала защищаться Мария. – Но Крит, как мне кажется, достаточно велик. У него есть своя богатая история, свои обычаи…

– Именно об этом я и говорю, – повысила голос София, в очередной раз показывая зубки. – Он слишком погружен в себя. Иногда мне кажется, что он почти отгородился от внешнего мира. Я хочу поехать в Афины или Салоники – они хотя бы сообщаются с остальным миром. Там так много всего происходит, а нас здесь почти ничего из этого даже не коснулось!

София всего лишь проявляла тягу к путешествиям, вполне естественную для девушки ее возраста. Казалось, в последнее время повидать мир стремятся все без исключения ее ровесники. Однако в Марию мысли о предстоящем расставании вселяли сильный страх. Помимо опасения потерять дочь, в голове у нее вновь возник вопрос об отце Софии. Когда-то Маноли говорил то же: что Крит – всего лишь маленький островок на огромной планете и за его пределами открываются поистине восхитительные возможности. В смутной тяге Софии к путешествиям было что-то удивительно знакомое.

К июню София приняла решение: она поедет в Афины, и сколько бы ни отговаривали ее родители, в конце августа она оставит отчий дом.

Вечером накануне того дня, когда паром должен был отвезти их дочь в Пирей, Мария и Николаос сидели в саду под старой виноградной лозой, усыпанной гроздьями созревающих фиолетовых ягод. Софии не было дома. Николаос смаковал последние капли из большой бутылки бренди «Метакса».

– Мария, мы должны рассказать ей все, – сказал он.

Ответа не было. В последние несколько месяцев супруги вновь и вновь перебирали доводы за то, чтобы рассказать Софии, что они не являются ее настоящими родителями. Только когда Мария наконец признала, что Маноли вполне мог быть отцом девочки, Кирицис принял решение: София должна все знать. Поскольку существовала вероятность того, что ее отец может жить и работать в Афинах – или где-то еще, если уж на то пошло, – ей необходимо было рассказать правду. Мария и сама знала, что Николаос прав, и Софии нужно рассказать обо всем еще до того, как она уедет в Афины, но каждый день она откладывала это на потом.

– Послушай, я могу и сам с ней поговорить, – сказал Николаос. – Просто мне кажется, что тянуть дальше некуда.

– Да, да! Я знаю, что ты прав, – ответила Мария с глубоким вздохом. – Мы сегодня же скажем ей все.

Стояла теплая летняя ночь. Они сидели и наблюдали за тем, как в свете свечей подобно балеринам кружатся мотыльки. Время от времени тишину нарушал шорох очередной ящерки – ее хвост задевал сухой лист, а затем она бросалась вверх по стене дома.

«Интересно, что эти яркие звезды уготовили нашей семье?» – размышляла Мария. Казалось, звезды всегда наблюдают за ними, заранее зная содержание следующей главы их жизни.

Время шло, а Софии все не было. Но Мария с Кирицисом и не думали сдаваться и идти спать. Они просто не могли отложить то, что нужно было сделать, еще на один день. В начале одиннадцатого немного похолодало, и Мария задрожала – то ли от холода, то ли от волнения.

– Может, зайдем внутрь? – предложила она.

Время тянулось мучительно медленно, но в конце концов они услышали, как хлопнула входная дверь. София вернулась.

Когда Фотини дошла в своем рассказе до этого места, она столкнулась с неприятной необходимостью описывать чувства того, кто и сам вполне способен рассказать о собственной судьбе. Хотя Фотини, как и любой человек, понимала, что должна была чувствовать София, кто мог рассказать эту историю лучше ее, на себе испытавшей удары безжалостной правды? Ведь это София в ту августовскую ночь снова и снова безуспешно пыталась перевести дух, когда родители признавались, что они вовсе ей не родители; ведь это Софии пришлось услышать, что ее настоящей матери уже нет в живых, а о личности ее биологического отца нельзя сказать ничего определенного. Девушка знала, что больше никогда не сможет быть ни в чем уверена. Даже если бы земля разверзлась у нее под ногами, а остров Крит потрясло величайшее землетрясение, она чувствовала бы себя в большей безопасности, чем тогда.

Фотини понимала, что есть только один выход, и все, что для этого нужно, – это позвонить Софии в Лондон. Она вышла, оставив Алексис созерцать уже ставший для нее привычным вид на Спиналонгу.

Взяв трубку, София сразу поняла, кто ей звонит.

– Фотини! Это ты?

– Я. Как поживаешь, София?

– Очень хорошо, спасибо. Моя дочь Алексис заезжала? Я передала с ней письмо для тебя.

– Конечно, заезжала, и она все еще здесь. Мы с большой пользой провели время, и я сделала почти все, о чем ты просила.

На другом конце линии молчали. Фотини почувствовала, что нужно поторопить события.

– София, сколько времени тебе понадобится, чтобы доехать сюда? Я рассказала Алексис все, что могла, но, думаю, есть вещи, которые я не вправе рассказывать. Скоро ей нужно будет уехать, чтобы встретиться со своим парнем, но если бы ты сумела добраться сюда до того, как она уедет, то мы могли бы провести пару деньков вместе. Что скажешь?

Снова молчание.

– София? Ты еще там?

– Да, конечно…

Приглашение было таким неожиданным! Существовала тысяча причин, по которым София не могла все бросить и вылететь в Грецию, но так ли все это важно на самом деле? София отбросила сомнения почти мгновенно. Она завтра же будет на Крите, а дальше будь что будет!

– Послушай, я сейчас узнаю, смогу ли попасть на ближайший рейс. Было бы здорово приехать в Плаку спустя столько лет.