– Если ты хочешь разотождествить понятия логически, тебе не хватает аргументов. – Анисимов вытащил из нагрудного кармана маленькую расчесочку и теперь причесывал свою бородку. – Если хочешь показать на материале, то ошибешься, потому что есть железный параметр, по которому сводимость возможна, вот его и используют идеологи глобализма. Этот параметр – сам человек, человеческая его природа, его рефлексы, физиология, даже то, что человек суть Божья тварь. Человек хочет пить, жрать, совокупляться, воспроизводиться, обустраивать свое жилище… Причем любой, Вовушка. Лю-бой!

– Это просто разные модальности, – вдруг понял Владимир Тимофеевич простую вещь, которую почему-то не понимал раньше. «Многое» – данность, представленная в мире идей как бы априори, «Бесконечно Разное» – возможность, и мыслить его нужно именно как возможность. Как возможность выжить, следовательно – как ресурс. «Многое» и «Бесконечно Разное» существуют в разных действительностях, взаимно отражая друг друга, причем «многое» живет в платоновском мире идей, а «Бесконечно Разное» – в платоновском мире вещей. В котором, как ты понимаешь, Игорь, присутствуют также «вещи мысли».

– Ц-ц-ц… – неопределенно покачал головой Анисимов.

– И «целое» не тождественно «единому», – подытожил Владимир Тимофеевич и выдохнул.

– Страшное дело, – вздохнул Игорек. – Однако ты гигант. Но тебя здесь никто не поймет.

* * *

Киев Ираклию очень-очень нравился. Он всей душой был согласен с шефом корпуса полевых аналитиков Лораном Баргани, французским шотландцем и с недавних пор страстным поклонником борща и вареников, что Киев – «это просто какой-то Копенгаген». Борща и вареников Лорану хотелось каждые три часа, и он смирял себя и буквально голодал, потому что Ираклий заставлял его работать.

Организационную структуру своей корпорации Ираклий строил любовно и с большим размахом. В отличие от минималиста Эккерта, который под конец жизни фактически свернул свою деятельность, он считал, что диверсификация задач и, соответственно, рабочих групп требует втягивания достаточного количества человеческих ресурсов, и тут не стоит лениться, а тем более – мелочиться. Нужны гении? Будут. Гении неразборчивы совершенно. Нужны маги? Будут маги, и качественные, но – внутри проекта.

Его люди в Венесуэле ведут Уго Чавеса. Читают ему на ночь Достоевского и даже не подозревают, что проект «Уго Чавес» успешно продан трижды – Америке, которая получила перспективного врага в латиноамериканском мире впервые за много лет после уничтожения Че Гевары; Евросоюзу, который получил врага Америки в латиноамериканском мире; и России – чтобы ее президент не чувствовал себя одиноко, создавая государство с «управляемой» демократией. Хотя изначально проект никто вроде бы и не заказывал, долгое время он варился в реторте на медленном огне, пока Ираклий не решил, что совпало время повышенной сензитивности трех геополитических адресатов и, следовательно, «Берлагу можно выпускать».

Фильтры и уровни доступа были организованы так грамотно, что Ираклия вовсе и не смущала многолюдность корпорации. Хотя после гибели Феди он из четырех-пяти лично преданных ему людей сам доверял только Лорану. И то, положа руку на гениталии, как римский патриций, отдавал себе отчет, что доверяет не на все сто процентов, а примерно на восемьдесят.

Новый его проект тоже никто не заказывал. Ираклий вообще терпеть не мог работать по заказу – не мог позволить себе позиционироваться как раб-исполнитель, встроенный в чужой замысел. И в какой-то момент понял, что можно прекрасно жить, не продаваясь, но при этом успешно и с удовольствием создавая дорогостоящие, иногда золотые предложения, от которых бывает трудно, а порой невозможно отказаться очень крупным покупателям.

Этот проект был платиновым.

Некоторое время Ираклий с молчаливым сарказмом наблюдал, как Евросоюз пытается взять в управление Восточную Европу. Его вообще удивляли чиновники, даже самые высокопоставленные, и он не мог понять, как у них устроен мозг. Проводят какие-то саммиты, пишут программы с множеством этапов, внедряют (и не могут, естественно, внедрить) стандарты и нормы и – только увеличивают поток нелегальных мигрантов на свою голову. Он вспомнил слова какого-то историка, которые мельком услышал по украинскому, как ни странно, телевидению: «Они (видимо, имелась в виду Римская империя) так боялись мусульман, что проворонили варваров». Есть народы, неспособные воспринять структуры рациональности, ментальный базис у них мистико-языческого свойства, что бы там ни говорили.

Варварское пространство Восточной Европы растворит в себе Евросоюз, и есть высокопоставленные люди в России и Украине, которые уже готовы спросить его «как». Как ускорить. «Как» и «сколько». В то же время старая Европа должна осознать наконец, что большие регионы берутся в управление через катарсис и качественное перерождение искомых территорий. (Гитлер так и не понял, что война здесь не поможет, хотя кое-какие системные эффекты все же произошли. Европа переконфигурировалась, Япония в шоколаде, Польша благополучно избавилась от евреев и по всем правилам хорошего тона должна была бы поставить памятник старику Адольфу в центре Варшавы, но стесняется, что ее не поймут. В общем, кое-что получилось, но совсем не то, что задумывалось. Восточную Европу в управление он так и не взял.)

Конечно, те люди, которые на самом деле что-то решают в странах, нужных Ираклию для большой игры, не то чтобы несговорчивы, они… Просто во многих вопросах им не хватает элементарного воображения. Их сотрудничество, причем с тем уровнем доверия, когда в ряде случаев они вынуждены будут верить на слово, приходится покупать. Поэтому чертова Иванна… нет – чертов архив Эккерта нужен ему как никогда, потому что стоимость его наверняка превышает совокупный годовой доход всех крупнейших мировых транснациональных корпораций. Да, наверняка. А вообще-то это даже несопоставимые вещи. Дурочка… И ведь ничего же с ней не сделаешь, не задушишь, не убьешь. Хотя с другой стороны – дрогнула же она в Ростове Великом, выкупила своих людей. И последняя ее фраза – «можешь убить всех» – не более чем истерика загнанного в угол человека. Что есть в мире такого, за что она отдала бы архив? Неужели слеза ребенка? «Тхагага», – как говорит один украинский знакомый Ираклия.

Некоторое время назад он всерьез думал, что сможет найти способ подружиться с Иванной – устроить шоу добрых дел и купить ее расположение. И концептуально, и ресурсно объединение было бы единственно правильным ходом. Вполне, между прочим, в духе Эккерта, который всегда был разумным прагматиком и считал, что компромисс лучше конфликта. Но вот, правда, сына своего не простил, прогнал. И несмотря на деньги и реальное могущество, Ираклий все время чувствует себя так, будто он, маленький, с горькой обидой стоит на лестнице перед закрытой дверью и не может дотянуться до звонка. Хотя в реальности, конечно, все иначе, однако навязчивый детский кошмар, которого на самом деле не было, живет в нем постоянно.

Но после истории с Диной и ее внуком снисхождения от Иванны он не получит. Глупо вышло. Произошла одна из тех технических ошибок (даже, скорее, недоразумение), которые иногда случаются с агентами – тот пришел как работник пенсионного фонда и, пока Дина рылась в гостиной в папке с какими-то документами, установил микрофон под базу радиотелефона. А телефон стал у Дины сильно фонить. То ли микрофон криво встал, то ли просто совпадение, но только Дина, не долго думая, выбросила телефон в мусорный контейнер и достала с антресолей новый, подаренный дочкой по какому-то случаю. Вот поэтому Ираклий и пошел на крайнюю меру, а так – сто лет та Дина ему нужна была. Не выбросила бы телефон, дура старая, и умерла бы спустя какое-то время естественной смертью в какой-нибудь чистой и светлой клинике Хайфы. Но ему очень нужно было знать, что Дина скажет Иванне. У него мощная и почти необъяснимая интуиция, и Ираклий полагал, что это будет что-то важное. И не прогадал, получил удивительную штуку, уникальную. И еще, что гораздо более важно, получил поворот сюжета. Аргумент, которого ему не хватало. Ему самому такое даже в голову бы не пришло.