ничего, кроме отчаяния. Внезапное движение гиены превратило ее в движущуюся мишень, и она промахнулась. Она увидела, как хищная гиена набросилась на Энн, и поняла, что она укусила ее около левого бедра, хотя крик Энн затерялся среди дикого воя и безумного смеха, когда остальная стая сгрудилась вокруг девушки. Потрясенные ревом мушкета, забытыЙ теперь в возбуждении, звери последовали примеру своей матроны, бросаясь вперед, кусаясь, отступая назад с мычанием и гиканьем, а затем разворачиваясь, чтобы снова броситься на девушку.

Юдифь перевернула мушкет и, схватив его за ствол, взмахнула им, как дубинкой, с треском опустив тяжелый приклад на спину гиены. Зверь взвизгнул от боли, отступая от нее, но остальные уже почувствовали запах крови в носу и интересовались только Энн. Одно животное вырвалось из стаи, и, к своему ужасу, Юдифь увидела, что его морда была мокрой от свежей крови.

-«Оставь ее, умолял нерожденный ребенок внутри нее. Сейчас мы ничем не можем ей помочь. Но если мы останемся, они разорвут нас на части».

- Помоги мне! - закричала Энн.

Теперь весь клан гиен был вокруг Энн, как бурлящее, какофоническое черное море, когда тело Энн тянули туда-сюда. Юдифь пережила достаточно ужасов за всю свою жизнь на полях сражений в Эфиопии, но ничто не могло сравниться с этим - женщина была расчленена прямо у нее на глазах. Она почувствовала внезапный, ошеломляющий приступ тошноты, согнулась пополам, и ее вырвало прямо в траву. Гиена на краю этой массы, должно быть, учуяла извергнутое содержимое ее желудка, потому что она повернулась и подпрыгнула, а Юдифь попятилась назад, подняв свою самодельную дубинку, но зверь не заинтересовался ею, когда начал глотать ее дымящуюся рвоту.

Затем меч вонзился в череп гиены, и она рухнула, дрожа и покрываясь пеной, оскалив длинные зубы в смертельной гримасе. Юдифь резко обернулась, и мужчина в маске оказался рядом.

- Помогите ей!- сказала она.

С мечом в руке мужчина вышел вперед, встав между Юдифью и гиенами, а затем появились и другие мужчины, португальские моряки и два туземца, вынырнувшие из темноты и занявшие оборонительные позиции вокруг нее. - Помогите ей, черт бы вас побрал! - закричала Юдифь. - ‘Ради Бога, кто-нибудь, помогите ей!’

Человек в маске ничего не ответил. Он стоял там, склонив голову набок, единственный глаз за отверстием был устремлен на отвратительную сцену перед ними.

- Дай мне свой меч, и я помогу ей! - сказала Юдифь.

Это злобное лицо повернулось к ней. – «Закрой рот и смотри,» - прорычал он, когда один из матросов выхватил у нее мушкет.

Гиена подпрыгнула и вцепилась челюстями в предплечье Энн. Она споткнулась под ее тяжестью, ее лицо ярко светилось в звездном сумраке, а глаза, казалось, в последний раз остановились на Юдифи, прежде чем она была втянута в рычащий водоворот и исчезла из виду.

- Ну, пожалуйста!- сказала Юдифь, но даже произнося эти слова, она знала, что Энн уже ничем не поможешь. Гиены пожирали ее живьем. Она слышала, как щелкают их челюсти, как они глотают куски плоти.

И все же она смотрела, не отрывая глаз от ужаса происходящего, пока наконец человек в маске не подал знак своим людям, что они должны идти.

- К счастью для вас, один из негров почувствовал в воздухе запах вашего огня, - сказал седобородый офицер. - Иначе эти дьяволы уже пировали бы на тебе и твоем ребенке.’

Юдифь ничего не ответила. У нее не было слов. Она положила обе руки на живот, прижав пальцы к своей собственной плоти, чтобы они могли почувствовать маленькую ногу или руку, отчаянно желая дотронуться до ребенка и заверить его, что теперь они в безопасности.

Но в глубине души она знала, что ее заверения были ложными. Ибо инстинкт подсказывал ей, что, сколько бы она ни страдала до сих пор, это, конечно, ничто по сравнению с грядущими страданиями.

***

Хэл потерял счет дням и не мог сказать, как далеко они ушли от берега. Однако по ночам он наблюдал за лунным циклом в первой четверти, в полнолуние, в третью четверть, так что он предположил, что они путешествовали около трех недель, тащась в молчаливой монотонности. Они шли все глубже, к гигантским гранитным скалам и горам, величественно поднимающимся из зарослей кустарника на западе, в Эдем золотистых лугов саванны, лесов миомбо и пойменных равнин.

Иногда по ночам, когда хлестал дождь, они устраивали примитивные укрытия, натягивая брезент на ветки деревьев, и сидели, щуря глаза и кашляя от пойманного в ловушку дыма, хотя никогда не оставались без огня, потому что все знали, что дикие звери чуют огонь на много миль вокруг и боятся его.

‘За исключением льва’ - как-то сказал Аболи Хэлу. - Лев обойдет вокруг костра, чтобы получше разглядеть, что происходит.’

Однако если дни были слишком жаркими, а лунного и звездного света было достаточно, чтобы видеть ночью, они отправлялись в путь, а звездный свод неба кружился над ними головокружительным своим великолепием, своей необузданной громадностью, как обещание свободы в другом, лучшем мире. Однажды на рассвете они щли по горному хребту, возвышающемуся над озером. Вода, хотя и была низкой после засушливого сезона, была далеко не пустынной, и самыми многочисленными и очевидными обитателями были стада гиппопотамов, которые барахтались на мелководье. Крокодилы тоже лежали, греясь в лучах восходящего солнца. Они казались почти без сознания, неподвижные, как бревна, пока какой-то тайный знак не заставил стаю белых птиц взмыть на юг, и тогда крокодилы соскользнули с грязных берегов в воду.

Они отдыхали от жары в середине дня, спали в тени высоких пальм борассы, и уже почти на закате спустились на равнину. Капело, казалось, был на взводе, постоянно вытирая лоб, несмотря на то, что был единственным человеком, который не ходил на своих собственных ногах. В отдалении впереди них семьи бородавочников поспешили укрыться. В сгущающихся сумерках мелькали ночные жуки и летучие мыши. Колонна следовала по руслу высохшей реки, которая вела их между двумя невысокими холмами в долину, крутые склоны которой щетинились колючими крыжовниками и другими зарослями кустарника.

Наконец Капело решил разбить лагерь на ночь, и рабов, включая Хэла, освободили от цепей на запястьях и заставили возводить толстые изгороди из колючего кустарника, чтобы защитить их от хищников, а также разводить костры, которые обеспечивали дополнительную защиту и согревали их.