Остаться рядом с ним навсегда…

Сегодня я нашла бы слова, чтобы ему об этом сказать. И голос, рушась вниз одновременно с сердцем, утянул бы за собой и мое самое низкое ми малой октавы… Обжигающей острой льдиной полоснул бы грудь на головокружительно разверзшемся, почти недостижимом ре. И канул бы на самое до…

Но вряд ли бы и тогда он меня услышал. Такой, как он, меня услышит, когда я уже перестану вспоминать о том, что когда-то хотела с кем-то о чем-то заговорить…

А тогда он так и не заговорил. А он должен был заговорить первым…

Он остался у меня перед глазами навсегда. Блестящий мужчина со взглядом, устремленным в ад. Мой идеал. Летчик Гастелло… Мой изящный бандит, мой влюбленный палач…

Не проронив ни слова, он рассказал мне все про свой нестерпимо опасный мир. Про дорогу в ад. На которой, чтобы выжить, надо блистательно наплевать на жизнь. Над которой надо лететь — чтобы не уйти под землю. И в которой надо молчать, если хочешь, чтобы тебя слушались беспрекословно…

Я всегда вспоминаю его совершенное лицо в узком зеркале заднего вида, когда самой надо сохранить лицо… Когда сама выхожу на дорогу.

Нельзя оступиться. Нельзя дрогнуть. Иначе ноги сами понесут под откос…

И в этой жизни мой взгляд останавливается теперь лишь на тех глазах, в которых мне навстречу мчится дорога в ад…

Ну что же, теперь в моей жизни есть такой человек, блестящий мужчина со взглядом, устремленным в ад. Можно меня поздравить?..

«…ничего, просто ничегошеньки не знаю ни об этом человеке, ни о его жизни…» Приняв это как данность, оставалось только потихоньку собирать сведения. Я, кстати, не чувствовала дискомфорта, что узнаю о своем мужике уже буквально из учебников. Другие люди меня давно уже не окружали — только вот эти, из легенд.

Да мне некогда даже было заметить легкое несоответствие: обычно люди живут как-то не так… Я занималась сочинением собственной легенды. О них же…

Соловей теперь не дождется, чтобы я от него отцепилась. Моя цель — видеть у него в глазах его цель. Как я хочу, чтобы он не менялся…

…Ноябрь 2004-го… Саров… Я пила и работала, работала — и пила…

Я места себе не находила. Где-то глубоко внутри необъяснимо закипала бессильная ярость пополам с отчаянием. Что-то происходит. Что-то уже произошло.

Что-то произошло с ним…

Чем явственнее я это чувствовала, тем меньше мне хотелось где-нибудь нечаянно услышать новости…

Я позвонила в Бункер, потребовала записать несколько экзальтированное, с наездом, сообщение для Соловья: мол, перезвони, касается фонда. Дежурный странно хмыкнул — и это развеяло последние сомнения.

Что-то случилось…

Пред очами редактора я предстала уже вдребезги пьяной — по случаю дня рождения коллеги.

— Ну, как там концерт?

Уезжая в Москву, я пиарила себя по-черному.

— Да концерт — ерунда. Я там такого реального пацана нашла… — Теперь мне надо было пиарить фонд.

Что я дальше городила, не помню. Кажется, живописала всю нашу подноготную. Но все личное было технично отметено, и от меня с ходу потребовали статью по существу. Чего я и добивалась. Вместо одной стандартной полосы я — неслыханная наглость — накатала две (в глазах у меня точно уже двоилось). Так, чтобы они легко сокращались до полутора. А дальше — никак. И впервые в жизни я наблюдала, как редактор упрашивал заместителя выкинуть что-то из номера. Чтобы туда влез Соловей.

Редактор сориентировался мгновенно. Стоило мне, начав рассказывать про загадочного «пацана», сделать страшные глаза:

— Ему давали пятнадцать лет, а он отсидел всего три…

— Может, за дело давали?

— Ни за что. За терроризм…

— Это, что ли, те нацболы в Риге? Пиши… — и, уже с сомнением, оценивая мое состояние: — Прямо сейчас…

Я с наслаждением включилась в работу, я измучилась в своем состоянии «выключенности» и выжидания, в котором мне приходилось выслеживать «героя моего романа». Я понимала простую истину мясорубки.

Что-то слишком много времени я трачу на одного человека. Сережа, таких, как ты, мне нужно штук пять. В месяц…

Бывший политзэк, председатель фонда помощи заключенным «Удача» Сергей СОЛОВЕЙ: «Я ОБЪЯВЛЯЮ ВАМ ВОЙНУ!»

Человек выстоял сам — и теперь полон решимости бороться за других. Его внутреннего огня хватит, чтобы пустить настоящий встречный пал. Против жестокости и несправедливости. И если ты не боишься сгореть в этом огне, может быть, почтешь за честь этим огнем загореться?

«По прибытии на Новокуйбышевскую зону, на третий день, меня в течение двух часов избивали, заставляя подписать непонятную бумагу о том, что я не отказываюсь от работы. Я не собирался отказываться от работы. Но и подписывать я ничего не собирался. За это мне отбили почки, печень, внутренности. После этого я, естественно, ждал любого повода, чтобы протестовать против беспредела в Новокуйбышевском лагере…»

Просто я, наверное, действительно очень сильно этого хотела. Я говорю о погружении в «Параллельную жизнь» — столь уважаемую нашей газетой тему. Это бывает необходимо: напоминать людям о страстях, кипящих за стенами их уютных квартир. А еще — журналисту иногда нужно самому хоть какие-то из этих страстей испытать на собственной шкуре. Я навсегда останусь наблюдателем. Но в какой-то момент я сумела смешаться с толпой новых героев своего романа…

Наша рубрика «Параллельная жизнь» очень часто касается судьбы заключенных. В России невесело шутят, что у нас полстраны сидит, вторая половина — собирается. Мне же для разнообразия выдалось пообщаться с непростым человеком, который только что освободился…

— Сергей Михалыч… — Поначалу у меня язык не поворачивался по-другому обратиться к этому мужчине чуть-чуть за тридцать. Он старше меня на три года. Но эти три года он провел «в плену у мертвецов»…

— Не зови меня Михалычем, я навсегда останусь Серегой-террористом…

Многие эту историю еще помнят. 17 ноября 2000 года трое национал-большевиков (НБП — партия Лимонова), «вооруженные» муляжом гранаты, захватили башню Святого Петра в Риге с требованием прекратить попирать права русских в Латвии. Случился международный скандал, двое из троих — Журкин и Соловей — отхватили по пятнадцать немыслимых лет «за терроризм». Но ровно через три года, 25 ноября 2003 года, последний из политзэков — Сергей Соловей — уже вышел на свободу. А еще через неделю пересеклись пути этого лихого человека и «какой-то журналистки из Сарова», выбравшейся на Большую землю «посмотреть людей». На ловца и зверь…

Про моего нового знакомого мне велели писать в следующем ключе. Мол, надо же, с каким диковинным зверем мне довелось встретиться в Москве «за рюмкой пива»… Черта с два. Я пиво не пью. А с этим диковинным, вконец одичавшим зверем мы в результате нашли общий язык…