– Атмана, – поправила ее Вива. – Значит, духовную сущность. Но ваши планы даже отдаленно не похожи на монашескую жизнь.

– Ой, Вива, – внезапно сказала Тори. – Эта головная боль просто невыносима. У тебя есть еще порошок?

Вива растворила в стакане воды еще одну дозу эпсомской соли.

– Тори, сколько ему лет? – осторожно спросила она, с удивлением обнаружив, что у нее даже участилось дыхание от беспокойства.

– Двадцать семь с половиной, и он зарабатывает полторы тысячи фунтов в год и учит индийских мальчишек в Амритсаре. В школе Святого Варфоломея вроде. Там у нас будет свой дом.

– Кажется, ты говорила, что он намного старше тебя.

– Я ведь тебе уже сказала, что на нем был отцовский смокинг – вот он и казался в нем огромным. На самом деле он стройный.

– Он действительно сделал тебе предложение?

Тори загадочно посмотрела на нее.

– Ну-у…

– Давай, Тори, выкладывай.

После нервного молчания Тори сказала:

– Я уже помолвлена. – Она подняла выше рукав платья и показала Виве серебряный браслет на своем запястье. – Он дал мне вот это – у индусов это означает «возлюбленная».

– Тори, но ты не индуска.

– Знаю, я не могла на это наплевать. Вчера мы пошли в Бомбейское бюро записей гражданского состояния, и вот что у меня есть. – Она показала Виве золотое кольцо, которое повесила на цепочке под платье. – Сегодня вечером мы убежим. Си Си я оставлю записку. Матери я уже отправила телеграмму. И самое лучшее, Вива, – в ее глазах блеснул восторг, – что уже поздно что-то с этим делать.

Тори умчалась с такой же стремительностью, с какой появилась, а Вива села на кровать, убитая этой новостью. Сумасшедшая скорость, с какой Тори связала свою жизнь с этим самым Тоби, граничила с безумием, а мысль о том, что та будет несколько часов ехать с ним на север в его развалюхе, наполняла ее ужасом. Ее подруга словно плыла на быстрину в бумажной лодочке. Единственное, что порадовало Виву, – то, что Тори была настолько переполнена собственными новостями, что ничего не спросила про Фрэнка.

Вива не хотела говорить о нем. Все. Точка.

Неделю назад она послала Фрэнку письмо и сообщила, что Гай все-таки жив и что его «смерть» была каким-то трюком, которым он их одурачил, а в результате ей пришлось съехать от мистера Джамшеда.

«Любезно с твоей стороны, что ты стал нашим светлым рыцарем, – написала она, а затем, подумав, что в этом звучит сарказм, добавила: – чтобы проводить нас домой, но, по-моему, нам лучше не видеться. – В первом наброске она написала: «по крайней мере, долгое время», а потом вычеркнула эти слова, решив, что быстрая ампутация лучше, чем смерть от медленного лечения.

«Мистер Джамшед и Дейзи, – продолжала она, – ясно мне объяснили, как важно в данный момент не делать ничего, что повредило бы репутации нашего приюта». – Тут ее перо повисло над бумагой – если бы они не провели вместе ту ночь, она, возможно, написала бы ему о разгроме в ее комнате и об обидных обвинениях мистера Джамшеда, но теперь он казался ей частью этого стыда.

«Сейчас я хочу дописать свою книгу, а когда это сделаю, поеду в Шимлу и заберу родительский сундук, – написала она в конце письма. – Желаю тебе удачи в твоих будущих делах. С наилучшими пожеланиями, Вива».

В ее словах о сундуке была некоторая бравада и, возможно (тогда она не думала об этом), желание себя успокоить, потому что за тот час, пока она писала это письмо, ее тело стало мокрым от пота, а в голове творилась такая сумятица, что она, запечатав конверт, поскорее достала свой блокнот, решив успокоить себя работой. Но увидев, что это невозможно, стала выписывать круги по комнате, обняв себя за плечи и тяжело дыша от огорчения.

Потом, лежа без сна в постели, она вспоминала ту дождливую ночь в маленьком гостевом домике в Ути, и ее боль превратилась в злость на себя. Она получила по заслугам, и теперь воспоминания о своих слезах, стонах, о том, как она прижималась к нему, вызывали в ней отвращение, и она всем сердцем жалела, что не удержала дистанцию. Такое сохранение дистанции было для нее не просто фигурой речи. После смерти родителей и Джози она научилась – и отчасти успешно, вплоть до фиаско с Уильямом – не доверять никому, ни на кого не надеяться и, самое главное, ничего не рассказывать. Так проще жить.

Через два дня Фрэнк прислал ответ.

Дорогая Вива!

Спасибо за то, что ты сообщила про Гая. Я с большим облегчением узнал, что он не умер. Теперь ты, несомненно, справишься с ситуацией так, как считаешь нужным, и больше не нуждаешься в моих предостережениях. Теперь я твердо решил дать согласие на работу в Лахоре. Я уеду на следующей неделе. Сомневаюсь, что ты станешь это делать, но не пытайся связаться со мной в эти дни.

Искренне твой,

Фрэнк

Она сидела на кровати и читала его письмо. Потом скомкала его и выбросила в корзину, после чего, в приступе лихорадочной энергии, схватила веник и подмела пол. Убрав пыль, она выскоблила просторный гардероб карболовым мылом, выстлала его изнутри бумагой и аккуратно повесила туда свои немногочисленные наряды. Разложила на столе рядом с пишущей машинкой стопку бумаги, ручки и карандаши, убрала на полку свои блокноты, разместив их в хронологическом порядке, прикрепила кнопками к стене календарь. Вот, теперь хорошо. Теперь в ее жизнь снова вернулся порядок. Пора за работу.

В ту ночь, усталая и онемевшая, она лежала у окна на своей железной кровати и уплывала в сон, крепко обхватив руками плечи. Последнее, что она услыхала, был крик совенка, который жил с матерью в кроне тамаринда. Талика как-то сказала ей, что сова кричит к несчастью. И Вива порадовалась, что она не суеверна и не боится плохих примет.

Телеграмма, которую Тори отправила домой – ПРОСТИ ТЧК НЕ ПРИЕДУ ДОМОЙ ЗПТ ВЫХОЖУ ЗАМУЖ ТЧК Я НАПИШУ И ОБЪЯСНЮ ТЧК ОЧЕНЬ СЧАСТЛИВА ТЧК С ЛЮБОВЬЮ ЗПТ ВИКТОРИЯ, – вызвала перестрелку письмами и телеграммами между Си Си Маллинсон и Джонти, матерью Тори. Обе были убеждены, что виновата другая сторона.

Джонти Сауэрби выстрелила первой, спросив, как это вышло, раз ее девочка была настолько предоставлена сама себе, что просто исчезла в индийских джунглях. Слышала ли Си Си когда-либо об этом самом Тоби? Знает ли кто-нибудь, из какой он семьи и чем занимался его отец? Она спрашивала у Си Си, что ей делать с билетом, который она купила для Виктории, ведь они с трудом нашли для этого деньги. Он обошелся им («на тот случай, если это вообще ее интересует») в шестьдесят фунтов.

Си Си – минус Пандит и плюс мучительные хлопоты по сборам к отъезду домой – написала Джонти обратной почтой и задала вопрос – известна ли ей старая пословица «Ни одно доброе дело не остается безнаказанным».

«Смею напомнить, – продолжала она, – что первоначально ты просила, чтобы Виктория пожила у нас во время бомбейского сезона, а он продолжается с ноября по февраль, это самое позднее. Если бы Виктория не оказалась «благополучно забытой» тобой, ничего подобного не случилось бы».