– Стой! Смирно! Правая шеренга – нале-во! Левая шеренга – напра-во!

Гвардейцы, привыкшие выполнять приказы, инстинктивно повиновались. Теперь они стояли двумя безупречно ровными шеренгами. Людовик смотрел на них – его гвардейцев, его подданных. Больше они не посмеют выполнять чужие приказы, касающиеся особы короля. Людовик подошел к постели, где лежала обессиленная Генриетта. В ее глазах сквозила боль. Ее спутанные волосы были влажными от пота. Людовику показалось, что она молчаливо умоляет его остаться рядом. Он и сам бы остался, но не мог.

– Дайте мне знать, когда доктор будет здесь, – сказал он Бонтану.

Людовик вышел один, пройдя мимо застывших караульных.

– Боже, сделай так, чтобы помощь не запоздала, – прошептал он.

За окном розовела заря, слабо окрашивая стены и пол. Свечи почти догорели. Догорел и огонь в очаге, превратившись в россыпь красных углей. Клодина в облике «доктора Паскаля» стояла возле королевской постели и слушала рассказы Бонтана, Филиппа и Марии Терезии о событиях нескольких минувших часов. Генриетта тяжело дышала и стонала. Поодаль стояли слуги. Печаль на их лицах была вполне искренней. У двери замер Фабьен и двое караульных.

– Ее высочество упала в обморок во время танца, – сообщил Клодине Бонтан.

– Мне она что-то прошептала о яде, – добавила Мария Терезия.

Клодина посмотрела на королеву, потом снова на Генриетту и наморщила лоб.

– Яд? Откуда ее высочество могла знать о яде?

– У нее шла кровь изо рта. Потом она скрючилась от боли в боку, – сказал Бонтан.

– В каком боку?

Мнения разошлись. Бонтан утверждал, что в правом, Мария Терезия говорила про левый.

– Может, в том и другом сразу? – предположила Клодина.

– Нет, в правом, – ответил Филипп. – Она все время жаловалась на боли в правом боку.

Клодина жестом подозвала служанку:

– Если это яд, ее высочеству нужно промыть желудок. Если болезнь, промывание может только повредить. Принесите мне рвотное средство, древесный уголь, воду со льдом и чистые тряпки. Быстрее!

Служанка исчезла за дверью.

– Куда нам переместить ее высочество? – спросил Бонтан. – Не может же она оставаться в постели короля.

– Ее придется оставить здесь, – возразила Клодина. – Перемещение для нее губительно.

Филипп погладил щеку жены.

– Тогда и я останусь здесь, – дрожащим голосом объявил он.

– Простите за любопытство, но как ее высочество оказалась здесь? – спросила Клодина.

– Просто пришла, – ответил Филипп. – Я пошел по ее кровавым следам.

– Откуда вели следы? – насторожился Фабьен.

– Из моей спальни. Я отнес Генриетту туда после ее обморока на балу.

У Фабьена слегка дернулись губы. Лицо помрачнело. Он молча вышел.

– Это обнадеживает, – сказала Клодина. – Если ее высочеству хватило сил дойти сюда, ей хватит сил и на сражение с болезнью.

– Обязательно хватит, – убежденно произнес Филипп. – Она сильная, как бретонская кобыла.

Мария Терезия ушла в угол спальни и опустилась на колени.

– Господи, помоги ей в час недуга, – прошептала королева и начала молиться.

Людовик стоял у окна в Салоне Войны, разглядывая сады, слегка припорошенные снегом. Бонтан, Кольбер и Лувуа стояли поодаль, не решаясь тревожить короля. Слуга принес хлеб, сыр и яблоки. Проголодавшийся Кольбер взял ломтик сыра и был уже готов отправить в рот, когда в кабинет вбежал Маршаль с несколькими гвардейцами.

– Любую еду и питье нужно вначале проверить на предмет возможной отравы, – распорядился Фабьен.

Он щелкнул пальцами. Гвардеец подхватил поднос и скрылся за дверями.

– Вы считаете, что ее высочество отравили? – спросил Кольбер.

– Версальский дворец – символ нашего короля и его власти. Символ Франции. Наши враги не остановятся ни перед чем, чтобы уничтожить этот символ. С тех пор, как его величество задумал превратить охотничий замок во дворец, он знал, что рано или поздно враги нанесут ему удар. Допускаю ли я, что враги отважились отравить сестру короля Карла? Да. Но это лишь часть их замысла. Нужно ожидать новых провокаций.

– А если ее высочество просто заболела? – спросил Лувуа.

– В любом случае вам придется обуздать свой аппетит. Пища теперь будет проверяться.

В Салон Войны вошел толстенький человек средних лет с жидкими волосами и пухлыми щеками.

– Господин Маршаль, вы посылали за мной?

Фабьен подозвал его к себе:

– Николя Ла-Ру, примите мои поздравления с повышением. Теперь вы – главный дегустатор кухни его величества.

– Но… – Ла-Ру явно не ожидал такого поворота событий. – Главным дегустатором был господин де Вернон.

– А теперь его место займете вы.

Ла-Ру выдавил улыбку, затем поклонился и исчез.

Людовик принялся расхаживать по кабинету, высоко подняв голову. Гнев и горе поднимались в нем волнами. Походив так некоторое время, он вдруг спросил у Бонтана:

– Мадам де Монтеспан уже проснулась?

– Сейчас пошлю слугу узнать.

– Не надо. Я сам зайду к ней.

Людовик направился к двери, но потом, словно что-то вспомнив, повернулся к Фабьену.

– Изолируйте дворец от внешнего мира, – распорядился король. – Никого не впускать и не выпускать. Приступайте!

За считаные минуты весь дворец узнал о королевском приказе. Все входы и внутренние двери, включая и двери покоев придворных, были закрыты на замок. Гвардейцы и слуги проверяли задвижки каждого окна.

Мадам де Монтеспан не любила, когда ее будил яркий дневной свет, и потому занавеси на окнах были задернуты. Стоило их поднять, как солнечный луч сразу же заставил придворную даму шевельнуться. Не открывая глаз, она сердито поморщилась.

– Я же не велела открывать шторы, – проворчала Атенаис. – Кто заставляет меня просыпаться так рано?

– Солнце, – ответил Людовик, вставая у окна и загораживая свет.

Мадам де Монтеспан села на постели, моргая сонными глазами и отводя с лица пряди волос.

– Ваше величество, мне без вас было так одиноко. Сегодня ночью я вместо вас целовала подушку.

Она почувствовала, что настроение Людовика далеко не игривое.

– Что-то случилось? – осторожно спросила маркиза.

Людовик присел на постель. Мадам де Монтеспан сразу заметила его воспаленные глаза.

– Наша дорогая Генриетта… заболела.

«Ну конечно, Генриетта, – недовольно подумала Атенаис. – Надо за языком последить, чтобы ненароком не обидеть короля».