Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты в порядке, любовь моя? — спросила она встревоженно.
Губки Грейс дрогнули, она посмотрела мимо Сисли и протянула руку мужчине, который улыбался ей из-за плеча тетки. Сисли оглянулась, а затем снова посмотрела на Грейс.
— Приятно с вами познакомиться, дядюшка Хью, — серьезно сказала Грейс.
— Хью?! — Сисли изумленно открыла рот и посмотрела на Сесила.
— Моя дорогая, с кем ты здороваешься? — спросил Сесил.
Вдруг лицо Грейс расплылось в широкой радостной улыбке.
— Ты — дух! — воскликнула она, улыбаясь Хью.
Хью улыбнулся в ответ и исчез.
Грейс осмотрелась.
— Тотем снова придет ко мне! — закричала она, хлопая в ладоши. — О, мамочка, я думала, они все остались там! Я так счастлива!
Одри обняла дочь и улыбнулась ей.
— Я все объясню тебе позже, — сказала она, подмигивая золовке.
— Думаю, мне это понадобится, — ответила та, немного шокированная. — Если она видела Хью, то я даже боюсь подумать, кого еще она сможет увидеть в моем ветхом старом доме.
В тот вечер Одри поцеловала на ночь свою младшую дочь и провела рукой по ее мягкой щечке.
— Мы переедем в наш новый дом, как только он будет готов, моя любовь, и тогда у тебя будет собственная спальня. — Она нежно улыбнулась малышке, которая принесла ей столько счастья, и ощутила, как ее душа наполняется любовью.
— Я так рада, что духи приехали со мной, — сказала она, улыбаясь маме.
— Конечно же, они должны были приехать. Духи без труда перелетают с места на место, а пересечь океан им ровно ничего не стоит.
— Знаю. Но я все равно беспокоилась.
— Ты должна была сказать мне.
— В следующий раз, когда буду волноваться, скажу.
— Хорошо, потому что я рядом с тобой именно для этого.
— Я очень люблю тебя, мама, — неожиданно сказала девочка, глядя ей прямо в глаза.
Одри затаила дыхание. Грейс не была сентиментальным ребенком. Она наклонилась и крепко обняла малышку.
— О, дорогая, это лучшие слова, которые ты когда-либо мне говорила! Я тоже тебя люблю. Очень сильно.
Какое-то мгновение они просидели, тесно прижавшись друг к другу. Одри благодарила Бога за то, что он подарил ей Грейс, а девочка наслаждалась теплом маминых объятий.
Потом Грейс снова положила голову на подушку.
— Надеюсь, Айла тоже меня поцелует на ночь, — сказала она. — У тебя когда-то тоже были длинные волосы, как и у нее, да?
— Да, были. Но теперь я слишком стара для такой прически.
— Ты красивая.
— И ты тоже. Но у тебя есть редкий дар, любовь моя, и душа твоя еще прекраснее. — Одри вспомнила, что эти слова когда-то ей сказал Сесил.
Выйдя из комнаты и закрыв за собой дверь, она на мгновение остановилась. Детский голосок Грейс благодарил своих друзей-духов.
— Я знала, что вы придете, — сказала она. — Потому что вы нужны мне.
Одри улыбнулась и вздохнула. Она любила своих дочерей, но все же в Грейс было что-то, что заставляло любить ее сильнее остальных. Алисия и Леонора стали юными женщинами, а Грейс — ребенок, и всегда будет такой. Это качество она унаследовала от своего отца. Она не была создана для материального мира, и Одри понимала, что ее обязанность — защищать дочь от всех бед, пока она жива.
Она спустилась вниз, туда, где на кухне Леонора и Алисия разговаривали с отцом и тетей Сисли. Леонора лежала на мешке с фасолью рядом с Барли, который смотрел на нее апатичными глазами старого человека. Шерстка на носу и у бровей поседела. Алисия, ссутулившись, сидела в кресле, попивая кока-колу и хрустя пакетом с криспами. Когда мама вошла в комнату, она посмотрела на нее и вдруг вспомнила о Мерседес.
— Мамочка, а Мерседес грустила, когда прощалась? — спросила она.
— Ты же знаешь Мерседес, — ответила Одри, поднимая брови. — Ей никогда не нравилось открыто демонстрировать свои чувства. Но думаю, ей было грустно. Она уже в возрасте, и ей пора уйти на пенсию и хорошенько отдохнуть. Знаешь, она теперь живет с Оскаром.
Алисия от души рассмеялась.
— Меня это не удивляет. Он всегда питал к ней особую страсть. А что случилось с тем идиотским попугаем?
— А, с Лоро, — улыбнулась Одри. — Боюсь, он умер.
— А как он умер? — спросила Леонора. Она положила руку на голову Барли, и он уткнулся в нее своим мокрым носом.
— Упал в кастрюлю с кипящей водой.
Девушки удивленно смотрели на мать. Сисли перестала мешать соус болоньез и тоже обернулась.
— Какой глупый способ умереть, — сказала она. — Совсем как тот фазан, который однажды влетел в кухню. Я обнаружила его жарящимся вместе с цыпленком. Конечно, если бы он предварительно освободился от перьев, то стал бы приятным сюрпризом.
Сесил заинтересованно посмотрел на сестру. Сисли никогда прежде не казалась ему такой чужой. Когда позже он познакомился с Марселем, который соизволил спуститься к ужину со своего чердака, он понял, почему она изменилась. А еще пару часов спустя, глядя на себя в зеркало, осознал, что тоже изменился, и не в лучшую сторону.
Он лег в постель вместе с супругой. Они долго молчали, вглядываясь в темноту и в свое будущее, которое теперь казалось пугающе неопределенным.
— Я воспитывался в таком же старом доме, — сказал он. — Мы играли в прятки, хотя папа почему-то называл эту игру «Коки Олли». Дом представлял собой лабиринт из коридоров и крохотных комнат. Это было великолепное место для «Коки Олли». Можно было исчезнуть на несколько часов, и никто тебя не мог найти. — Он хотел добавить, что Луис часто так умело прятался, что его продолжали искать еще долго после того, как игра заканчивалась. Потом они успокаивались и просто забывали о нем, пока он сам не возвращался, голодный и сонный, пропустив ужин и время отхода ко сну. Но он не хотел, чтобы Одри думала о Луисе. Теперь это осталось в прошлом. Он взял ее руку и вспомнил, что она сказала в церкви. Она не отдернула руку.
— Расскажи мне о своем детстве, Сесил, — прошептала она.
Вспоминая вслух яркие события своего прошлого, Сесил вдруг почувствовал, что она придвигается ближе и ближе, пока их тела не прижались друг к другу крепко, как на заре их совместной жизни. По мере того, как Одри стала дарить его знаками своей любви, доверие Сесила к жене росло. Он вдруг вспомнил о том, каким он был когда-то, и с исступленной решимостью поклялся снова возродить в себе прежнего Сесила. Того, кто по-прежнему жил в его душе, под осколками образа великолепного солдата. Он вдруг услышал отдаленное эхо всеобщего восхищения и похвал, которыми вознаграждали его близкие за проявленный на войне героизм, и понял, что пробуждение от долгой зимней спячки не заставит себя ждать.