Теперь Кронборг тоже стал себя спрашивать, где вообще тут могла быть связь с делом Леновски. Может быть, его тон по отношению к Бальдини был слишком отцовским? И ей был нужен кто-нибудь, кому она могла бы излить душу и облегчить свою совесть после того, как целых одиннадцать месяцев направо и налево изменяла своему супругу, остававшемуся, по-видимому, в полном неведении?

"Женщины могут быть такими бессовестными!" — подумал полицейский, хотя, конечно же, точно знал, что и мужчины в этом нисколько от них не отставали.

— Госпожа Бальдини, — начал он с первыми нотками нетерпения в голосе, которые должны были дать ей понять, что это не его задача — выслушивать исповедь и отпускать грехи. А неверным женам — тем более, тут уж сам он сильно обжегся.

— Меня мучает мысль, что я… рассказала этому мужчине ту историю, — поспешно сообщила Сабрина. — Историю с Мариусом Петерсом. Это, конечно, может, ничего и не значит, только…

Теперь Кронборг снова был весь внимание.

— Вы рассказали своему… любовнику о Мариусе Петерсе? Зачем? В смысле, насколько я вас понял, вы до сих пор не осознавали по-настоящему значение этой истории?

"Или же ты прекрасно все осознавала, но молчала, потому что тебе так было удобнее? — подумал он. — А это означает, что этот бедный маленький мальчик действительно был предан всеми и каждым".

— Я действительно не осознавала. Но он… в общем, мой друг, он все время хотел говорить только о Ребекке Брандт. В начале это было не так уж сильно выражено, но постепенно становилось все интенсивнее. В конце концов его интерес к Ребекке и стал причиной, почему я положила конец нашей истории. Потому что у меня появилось такое ощущение, что его интересовала вовсе не я. А только Ребекка.

— А он ее знал? Я имею в виду, Ребекку Брандт?

— Да, — ответила Сабрина, — я ведь познакомилась с ним именно в ее доме. На рождественском празднике, который устроили они с мужем. Я была там без своего — наш брак уже тогда был не очень-то гладким… Во всяком случае, история между нами началась там. Я думала, что у нас есть с ним общее будущее, но… как говорится, со временем он вообще перестал интересоваться мной.

— А вот это вы должны рассказать мне подробнее, — сказал комиссар. Его усталость и дурное настроение словно улетучились; инстинкт подсказывал ему, что здесь могло что-то быть. — Как зовут этого мужчину?

— Максимилиан. Максимилиан Кемпер.

3

Почему же она сразу не заметила, что здесь что-то неладно? Почему ей не бросились в глаза нестыковки? А может быть, так всегда бывает: ты вообще ничего не замечаешь, если ослаб, умираешь от жажды и ночью мчишься через лес, сбегая от непредсказуемого и опасного врага?

Инга знала только одно: она совершила ужасную ошибку. Максимилиан был ее спасителем в трудную минуту, и ничто в том, что он говорил, ее не насторожило. Кемпер сказал, что обнаружил портрет Мариуса в газете, прочитал историю о супругах Леновски и узнал, что немецкая полиция усиленно разыскивает его. Но разве не было бы нормальным позвонить в полицию и сообщить то, что знаешь, вместо того чтобы сесть в машину и по своему усмотрению ехать на юг Франции, что означало задержку на двенадцать часов. Двенадцать часов, за которые многое может произойти…

Однако это, конечно, было правильным поведением в том случае, если ты никогда и не думал обращаться в полицию.

А потом еще его мобильник… Уж, по крайней мере, тут Инга должна была забить тревогу. Как он мог утверждать, что аккумулятор сел, если тот был полностью заряжен? Тут уж не могло быть никакого недопонимания. И как вообще это было возможно, чтобы телефон совсем не разрядился после двенадцатичасовой езды, в течение которой он, видимо, не подзаряжался? Это обстоятельство наводило на мысль, что Максимилиан вовсе не совершал этой длительной поездки. Может быть, он вообще никуда не уезжал. Может быть, все это время он был где-то поблизости…

Мобильный телефон был в данный момент единственной крошечной соломинкой спасения для Инги. Он все еще был зажат под ночной рубашкой, сильно нагревшись от голого тела за это время. До тех пор, пока Кемпер не заметит его очертания или телефон не упадет на пол — или, в худшем случае, не зазвонит, — он не узнает, что мобильник у Инги. Так что пока у нее есть возможность выйти на контакт с внешним миром. Шансы на это были минимальными, но она внутренне ухватилась за них, чтобы не впасть в панику.

Однако в данный момент возможности кому-либо позвонить у нее не было. Они с Ребеккой Брандт уже несколько часов сидели в затемненной комнате, в которой лишь зловеще мерцали огоньки свечей, под дулом пистолета, которым Максимилиан вызывающе небрежно поигрывал. Ребекка сидела, пригнувшись, на том же стуле, что и раньше, а Инге Кемпер велел сесть в кресло с высокой спинкой в углу комнаты. Она сидела там, съежившись и пытаясь не шевелиться, чтобы не сдвинулся мобильник. Максимилиан же ходил взад и вперед, временами садился, затем снова вставал. Он был в основном сконцентрирован на Ребекке, и казалось, что Инга его не интересует. Но ей надо было оставаться начеку. Порой Кемпер неожиданно, между делом, обращался и к ней, а кроме того, он время от времени поглядывал в ее сторону. Было совершенно исключено, чтобы она могла сделать что-нибудь незаметно от него.

Максимилиан как бы между прочим сообщил ей, что он стрелял в Мариуса, заглушив выстрел подушкой, и никто в округе не мог ничего услышать, а также, что тот, наверное, уже мертв.

— Или же на верном пути к смерти. — Кемпер взглянул на Ингу. — Извиняюсь, но это было необходимо.

Она попыталась понять, что за всем этим крылось.

— Мариус… а Мариус вообще опасен?

Максимилиан рассмеялся. Это был холодный и злобный смех.

— Мариус? Он безобидный маленький комочек собачьего дерьма. Неврастеник на почве своего довольно скверного прошлого, но в остальном мухи не обидит! — Мужчина снова рассмеялся. — Хотя твой синяк под глазом меня все же поразил. Даже не ожидал от него.

Инга вспомнила Мариуса на паруснике, когда тот грубо столкнул ее вниз. И позже здесь, в гостиной, когда он надавал ей пощечин. Некрасиво, ужасно, но это было, наверное, крайностью, на которую он при определенных обстоятельствах был способен. Убийцей же он не был. Он никогда не причинил бы серьезного вреда ни ей, ни Ребекке. Он защитил бы их от Максимилиана. А теперь Мариус лежал там, наверху, на полу в спальне Ребекки, и литрами терял кровь — и если очень скоро не подоспеет помощь, он умрет прежде, чем наступит утро.

"И мы тоже, — подумала Инга с полной уверенностью. — Мы тоже умрем прежде, чем снова наступит вечер".

4

Теперь у Кронборга сложилась картина. Многое еще было неясным, некоторые контуры были расплывчаты. Но тем не менее пазл потихоньку складывался. Он мог полностью изменить картину происходящего, а мог оказаться несущественным, полицейский не мог сказать этого с точностью. Точно было только то, что у него начал вибрировать нерв, а из своего опыта он знал, что это редко бывает без причины.