В конце 1939 года финское правительство пригласило Ивана Солоневича «для постановки», по его словам, антисоветской пропаганды. «Мне пришлось приложить очень большие усилия, — вспоминал он, — чтобы прекратить тот стиль радиопередач и листовок, который действовал как раз наоборот: стиль антирусский». Зарисовки Гельсингфорса в месяцы «зимней войны» можно найти у Солоневича в ряде предвоенных и послевоенных публикаций. Особенно его поразило, что в самый разгар войны у подножия памятника Царю-освободителю лежали свежие цветы.

Для финских властей, однако, «главным советником» от русской эмиграции стал «бывший секретарь Сталина» Борис Бажанов. Он сумел добиться поддержки ведущих организаций — от РОВСа до Монархического совета. В адрес маршала Маннергейма было направлено коллективное письмо лидеров эмиграции, и он без задержки прореагировал на него, предложив Бажанову приехать в Гельсингфорс. Их беседа длилась весь день 15 января, в конце которой Маннергейм дал согласие на формирование из пленных красноармейцев Русской народной армии (РНА), чтобы двинуть её на «освобождение России от коммунизма». В этом Бажанову помогали офицеры финляндского отдела РОВСа. Как полагал Бажанов, первый отряд «добровольцев» должен был вызвать «эффект снежного шара». Пленные в массовом порядке решились бы на вступление в РНА, и в итоге не менее пятидесяти дивизий РНА после «успешной наступательной кампании» ринулись бы вглубь России.

Подготовка первых отрядов из 450 военнопленных затянулась на два месяца, и когда в марте они отправились на фронт, поступило сообщение об окончании войны. Финские власти попросили Бажанова срочно покинуть Финляндию, чтобы избежать включения в списки лиц, подлежащих выдаче советской стороне. В своих воспоминаниях он писал: «Всё это совершенно резонно и правильно. Я сажусь в автомобиль, еду в Турку и в тот же день прибываю в Швецию». Вполне вероятно, что Иван Солоневич 15–16 марта получил те же самые рекомендации и уезжал тем же самым маршрутом. Любопытно, что Бажанов ни слова не упомянул о деятельности Солоневича в Финляндии. Видел в нём конкурента? Или испытывал к нему недоверие под влиянием местных активистов РОВСа? Скорее всего, и то и другое.

В самом начале Второй мировой войны у Ивана ещё сохранялась надежда на «здравомыслие» нацистского руководства, возможность «компромисса» с ним с целью использования военного потенциала Германии для свержения власти большевиков и реализации проекта установления в России народно-монархической формы правления. Иван не видел себя в стороне от этого процесса. В тот период Солоневич часто начинал свои публичные выступления словами: «Если в грядущей России что-то будет зависеть от меня…» Он верил в то, что всей своей судьбой, радикальным неприятием советской власти и бескомпромиссной политической траекторией предназначен для выполнения громадной исторической миссии — восстановления России из пепла большевистской революции…

Критических ноток в отношении гитлеровского режима в статьях Ивана Солоневича 1939–1940 годов почти нет, что, впрочем, вряд ли было возможно в условиях жесточайшей цензуры, введённой Геббельсом. Сдержанность писателя-публициста была не только отражением благодарности стране, которая предоставила ему убежище. В какой-то мере он был околдован внешними достижениями Германии, «торжеством её воли и силы». Солоневич старался разобраться в причинах стремительного укрепления экономической и военной мощи Германии, её политической консолидации на основе национал-социалистической идеологии. В его статье «По путям иловайским» то и дело встречаются высказывания апофеозного характера:

«Мир переживает период омоложения — иногда мучительного. На современных стадионах возрождаются эллинские „гимназии“ и „лицеи“. В современной Италии возрождается Древний Рим. В современной Германии возрождается Священная римская империя германской нации».

«Два года самым внимательным образом всматриваюсь в совершенно грандиозное строительство современной Германии».

«Я никак не отрицаю ни „личности“, ни „героя“. Но они благодетельны только тогда, когда идут по линии исторического пути народа, не против течения и не в хвосте, а во главе течения — как идёт Адольф Гитлер».

«Наши доморощенные фашисты, вопя о русском Гитлере, совершенно забывают то простое обстоятельство, что можно мечтать, но рассчитывать на это никак нельзя. У нас человек калибра Гитлера — Пётр I — появился за всю нашу историю только один раз, — люди такого калибра появляются раз в столетие».

«Политическую теорию можно строить только на сущности народа, которая выражена в его прошлом и которая ставит его цели в будущем. Именно так построил и свою теорию, и свою практику Адольф Гитлер: он доводит до апогея ту линию исторического развития, которая была заложена во всём прошлом германского народа и наиболее яркими выразителями которой явились Фридрих Великий и Бисмарк. Очень нетрудно заметить, что все элементы национал-социализма в, так сказать, недоделанном виде заключаются и в деятельности Бисмарка».

Внешняя лояльность этих утверждений не означала, что Солоневич был готов отказаться от всего, что он проповедовал раньше, и пойти на службу к «эффективному режиму», который сумел навести порядок в стране, объединить народ понятной идеологией, правда, густо пропитанной доктриной расовой исключительности. С этой доктриной, отодвигающей многие другие народы, включая славянские, на роли «неполноценных», Солоневич начал знакомиться по вполне конкретному поводу. К нему обратился за помощью «добрый приятель, бывший есаул лейб-гвардии Казачьего полка, инженер И.», который до прихода Гитлера к власти успешно занимался производством рекламных фильмов. Оказалось, что в национал-социалистической Германии к киноделу допускались только «расово чистые лица», лишённые еврейской крови. По этой причине к инженеру И. зачастили нацистские бюрократы, требуя предъявить так называемое «арийское удостоверение».

Приятель Ивана в силу своей горячности отмахнулся от назойливых визитёров, но когда почувствовал, что существование его фирмы находится под угрозой, всполошился. Ещё бы: многие клиенты стали его избегать. С Советской Россией все связи он давно прервал и никоим образом не мог затребовать оттуда соответствующие справки. Солоневич обещал инженеру помочь и вскоре выяснил, что из «расовой ловушки» можно выбраться двумя основными путями. Первый вариант: нанять за определённую сумму марок и бутылку шнапса трёх свидетелей, которые могли подтвердить в суде под клятвой «арийскую безупречность бабушек и дедушек». Второй вариант: прибегнуть к услугам некоего русского профессора генеалогии, работавшего в Кенигсбергском университете. Он вывез из России тома родословных книг дворянства и за плату выдавал липовые справки, которые (тоже за плату) принимались службами, контролирующими «расовую состоятельность».

Инженеру И., чтобы не потерять кинофирму, пришлось «откупаться» от бюрократов, боровшихся с «излишками» еврейской крови в арийских телах. Во всей этой расовой параферналии Солоневич выявил для себя две стороны монеты: «Арийское законодательство отдавало немецких евреев на полное растерзание немецким партийцам. Но и немецкое [население] было обложено тяжкой данью — моральной и материальной». Путём нехитрых подсчётов писатель определил, что «раса господ» должна была получить в общей сложности около 100 миллионов арийских удостоверений, получивших в русских эмигрантских кругах название «жидомеров». Получение справок открывало безграничное поле деятельности для вымогательства, шантажа и издевательств, на которые столь падки профессиональные бюрократы.