— Вы выглядите цветущей, Наоми-сан, — Масако Асакура окинула ее оценивающим взглядом. — Быстро оправились после рождения дочери.

— Как и вы, Масако-сан, — Наоми учтиво улыбнулась в ответ и подцепила палочками кусочек рыбы.

После месяцев, проведенных на рисе, ей было больно смотреть на праздничный стол, накрытый по случаю торжественного ужина. Ее окружали блюда из морепродуктов и мяса, пиалы с тремя видами супов, тарелочки с соленьями и маринадами, емкости с соусами и приправами, деревянные подставки с сасими — тонко порезанные ломтики различной рыбы, осьминогов, кальмаров с редисом дайкон и листами сисо.

Наоми с усилием заставляла взирать себя на поданные им кушанья с равнодушием. Она знала, что за любым ее движением пристально следят, и стоит ей проявить неосторожность, как уже завтра большая часть страны будет об этом знать.

Несмотря на ее опасения ужин протекал в благодушной, спокойной атмосфере. Хозяйка поместья и жена старшего сына Дайго-самы — Масако-сан — тепло поприветствовала их, вручила каждой из приглашенных подарок — свиток с иероглифом, выведенным каллиграфическим письмом.

Масако-сан показалась Наоми приятной, располагающей к себе женщиной: она была красива, прекрасно умела вести и поддерживать беседу и обладала глубоким, завораживающим голосом. Под ее умелым руководством двенадцать собравшихся за низким столом девушек и женщин обсуждали искусство поэзии и каллиграфии; говорили о том, у каких мастериц стоит заказывать вышивку на кимоно, а какие лишь только испортят дорогую ткань; делились секретами воспитания детей.

Политику, равно как и войну, не обсуждали. Не затронули ни намеком, ни полусловом.

Наоми словно попала в другой мир: в мир ухоженных женщин в изысканных кимоно и с изящными прическами, в мир неторопливых бесед о стихах, в мир ужинов, проходящих под звуки искусной игры на кото.

— Даже немножко совестно иметь сейчас столь цветущий вид, — когда заговорила Како-сан, Наоми напряглась. Девушка молчала большую часть вечера, до той минуты не позволив себе ни одного хоть сколь-нибудь неприемлемого замечания.

— Ведь еще не вышел срок траура по вашему отцу… Ах да, подскажите, убийцы нынче носят траур по тем, кого они убили?

Глаза у Како-сан были зелеными, с мелкими желтыми вкраплениями. И сейчас она пронизывала Наоми своим выразительным взглядом.

Жалобно задрожав, оборвались звуки игры на кото. Женщины замолчали на полуслове, и даже мир за пределами комнаты, казалось, погрузился в вечную тишину. Одиннадцать взглядов были направлены на Наоми, одиннадцать женщин смотрели на нее, не в силах отвернуться и сделать вид, будто они не понимают, что имела ввиду Како-сан.

— Не носят, — Наоми безмятежно улыбнулась и отправила в рот кусочек риса.

Это словно стало сигналом для всех окружающих: вновь зазвучала музыка, и раздались женские голоса, и продолжились обсуждения шелка для кимоно.

Внутри Наоми все клокотало. Она едва заставила себя проглотить рис: больше всего хотелось выплюнуть его на тарелку Како-сан. Сердце стучало так, словно вот-вот готовилось разорвать грудную клетку изнутри, а в ушах шумело от ярости.

Она вспомнила рис, который ела месяцами, свои покрасневшие, огрубевшие руки, тысячи выстиранных повязок, сотни наполненных водою ведер, котлы, в которых варились целебные настойки, горячий пар, что обжигал лицо, тоскливые, одинокие дни, собственное отвращение к новорожденной дочери…

Наоми захотелось встать, опрокинуть стол, втоптать в татами все кушанья, закричать на этих безмятежных, спокойных, сытых женщин, чьи мужья, сыновья, отцы и братья не воевали сейчас.

За столом кроме нее не было ни одной женщины, клан которой был втянут в войну. Ни одной, потому что от Фудзивара было некому приехать — Акико-сан осталась с детьми, которых должна будет спасти, если что-нибудь произойдет с их родителями, а Ёрико-сан теперь была клятвопреступницей и не имела права сидеть ни с кем за одним столом, хотя была достойна этого в разы больше, чем каждая из них.

— Верно потому не носят, что иначе пришлось бы не снимать траур всю жизнь, — Како-сан проигнорировала предостерегающий, укоризненный взгляд, которым ее наградила Масако-сан.

Наоми посмотрела на холеные руки Како-сан, на ее свежее, не тронутое горестями лицо и медленно выдохнула.

— По убитым в сражениях не носят траура, — она слегка пожала плечами. — В клане Минамото убивают только в бою.

Како-сан могла позволить метать в Наоми шпильки; она же сама — нет.

— То есть, вы — приятное исключение из общего правила? — Асакура с деланным удивлением взмахнула длинными ресницами.

— Или ваш покойный батюшка лишился жизни во время сражения?

— Како, — прошипела Масако-сан, поджав губы. Поведение ее родственницы вышло за рамки приемлемого уже давно, но последняя фраза стала решающей каплей.

— Мы просто беседуем, сестрица, — Како-сан улыбнулась старшей родственнице. — Мне очень интересно узнать мерила, которым в клане Минамото следуют, когда решают, стоит ли носить траур, можно ли было избежать убийства?..

— Мне такие мерила неизвестны, — ровным голосом отозвалась Наоми, сосчитав про себя до десяти. — Все определяет старший в роду, и никто не спрашивает у него, чему он следует. А в клане Асакура не так? Вы советуете что-то Дайго-саме? — она улыбнулась самой милой улыбкой, которую только смогла изобразить.

— Разумеется, нет, — отрезала Масако-сан и таким взглядом одарила Како-сан, что та сочла за лучшее промолчать и не продолжать разговор.

Наоми с тоской покосилась на дверь. Ужин мужчин, должно быть, проходил в еще более напряженной атмосфере. Она все еще не представляла, как Такеши разделит один стол с Тайра. Она видела следы пыток у него на груди, видела культю на месте левого запястья. Такеши по-прежнему пытался брать какие-то вещи левой рукой, пытался держать шкатулку, которую ей сегодня преподнес. Он по-прежнему не привык к своему увечью. И не смирился.

Глава 37. Дайго-сан

Рейтинг главы — +18

Кабинет Дайго-сана понравился Такеши больше, чем какая бы то ни было комната в поместье. Он был похож на его собственный кабинет: простые линии, невычурная мебель, много воздуха и свободного пространства. Со стен на него не давили расшитые золотой нитью ткани, под ногами не путалась бесполезная, декоративная мебель.

Он опустился на татами вслед за Дайго-саном, сел на пятки и выпрямил спину. Они молчали, пока служанка разливала саке и выставляла на низком столике перед ними различные сладости.

Такеши, не скрывая своего интереса, разглядывал Дайго-сана. Асакура постарел за то время, что прошло с их последней встречи: продольные морщины на щеках и на лбу стали еще глубже, а волосы — белее. Он, Хиаши-сан и Нобу Тайра — все, кто остался в живых из поколения его отца, неожиданно понял Минамото.

«Вскоре Дайго-сан и Хиаши-сан останутся вдвоем», — с мрачным смешком подумал он и,