Раус повиновался. Моника стояла рядом с кроватью, и ее золотистые волосы падали на плечи.

– Вас били и по ногам?

– Везде.

Моника расстегнула ремень и молнию на брюках Рауса и без тени стеснения стянула с него брюки. Она обращалась с ним, как молодая жена с напившимся до полусмерти мужем. Помимо опухоли на правой голени, на бедрах оказалось еще с полдесятка синяков. Их Моника тоже обработала мазью. Когда жжение утихало, оставалось очень приятное ощущение. Запах мази напомнил Раусу о тех днях, когда еще в школе он играл в регби. Моника отставила пузырек.

– Это тоже шрам? – спросила она.

Раус бросил взгляд на свои трусы. Нет, это был не шрам.

– Слава Богу, – пробормотала Моника.

Она отвернулась и протянула руку к молнии на спине своего платья из кремовой чесучи. Солнечный свет с трудом пробивался сквозь занавески, и в комнате царил приятный полумрак.

– Где вы научились лечить синяки и ссадины? – спросил Раус.

После массажа он почувствовал сонливость. Во всяком случае, мысли в его голове путались.

– Еще в Кентукки. Мой младший брат был жокеем-любителем, – ответила она. – Несколько раз пришлось его немного подлатать.

Кремовое платье упало на пол. На Монике оказались лишь крохотные трусики. На ее спине не было полоски от лифчика, несмотря на полные груди, бюстгальтеры были ей не нужны. Моника повернулась. Раус проглотил слюну.

– Но этому, – сказала Моника, – я научилась не у брата.

У Рауса мелькнула мысль о домике в Глостершире, о Никки. С тех пор, как он женился на ней, у него не было других женщин. Впрочем, рассудил он, воин время от времени нуждается в утешении, и если ему предлагают, то отказаться было бы не по-человечески.

Моника оседлала Рауса, и он потянулся к ней, но она прижала его руки к подушке.

– Лежи смирно, – сказала она. – Ты еще слишком слаб, чтобы участвовать.

Впрочем, в течение следующего часа она убедилась, что ошибалась, и, казалось, была рада этому.

Когда до четырех часов оставалось несколько минут, Моника встала, подошла к окну и распахнула занавески. Солнце давно миновало зенит и опускалось к вершинам холмов. На противоположном склоне долины сержант Дэнни получше настроил бинокль и пробормотал:

– Ну и сукин ты сын, Том!

Их роман продолжался три дня. Из Сирии все никак не прибывали жеребцы Моники, а Раус не получал никаких известий от Хакима аль-Мансура. Моника регулярно звонила в порт своему агенту, но ответ всегда был одним и тем же: «Завтра». Поэтому Раус и Моника гуляли по горам, в вишневых садах устраивали пикники и занимались любовью на сосновой хвое.

Они завтракали и обедали на террасе. Дэнни и Билл смотрели на них с противоположного склона долины, а Маони и его дружки бросали злые взгляды из бара.

Маккриди и Маркс жили в сельской гостинице в Педуласе. За эти дни Маккриди вызвал несколько новых агентов из никосийского бюро и с Мальты. Раз Хаким аль-Мансур никак не давал о себе знать, чтобы можно было понять, поверил он в легенду Рауса или нет, то роль ключевых фигур переходила к Маони и его дружкам, осуществлявшим операцию Ирландской республиканской армии; пока они оставались на Кипре, оружие не могло быть отправлено. Два сержанта полка специального назначения по-прежнему будут опекать Рауса, другие станут круглосуточно смотреть за людьми из ИРА.

На второй день после избиения Рауса вся бригада Маккриди была на месте. Агенты рассыпались по холмам, устроили там наблюдательные пункты и смотрели за каждой дорогой и тропинкой, ведущей к отелю. Все телефонные разговоры с отелем перехватывались и записывались. Мастера по подслушиванию расположились в другом отеле неподалеку. Из вновь прибывших агентов немногие говорили по-гречески, но, к счастью, в это время года Кипр всегда кишит иностранными туристами, и десяток агентов, не владевших греческим, не вызывали подозрений.

Маони и его люди не выходили из отеля. Очевидно, они тоже чего-то ждали – телефонного звонка, курьера с сообщением или личного визита.

На третий день Раус, как обычно, встал вскоре после рассвета. Моника еще спала, и Раус сам взял у официанта поднос с утренним кофе. Он поднял кофейник, чтобы налить себе первую чашку, – под кофейником оказался сложенный лист бумаги. Раус положил бумагу между чашкой и молочником, налил кофе и с подносом ушел в ванную.

Сообщение было очень коротким:

КЛУБ «РОЗАЛИНА». ПАФОС. 11 ВЕЧЕРА. АЗИЗ.

«Теперь возникнет проблема, – размышлял Раус. – Чтобы доехать до Пафоса и вернуться, потребуется несколько часов, а освободиться от Моники на несколько часов среди ночи будет не так просто». Он выбросил в унитаз разорванную записку.

Проблема решилась сама собой. Судьба распорядилась так, что около полудня позвонил агент Моники и сказал, что вечером в порт Лимасола из Латакии прибудут три жеребца. Агент добавил, что было бы очень желательно, чтобы миссис Браун лично проследила за выгрузкой и размещением жеребцов в конюшне за пределами порта.

Когда Моника уехала, Раус облегчил жизнь своим опекунам. В четыре часа он решил прогуляться до Педуласа и из деревни позвонил администратору «Аполлонии». Раус сказал, что вечером он приглашен на обед в Пафосе и попросил порекомендовать самый удобный маршрут. Разговор был перехвачен и передан Маккриди.

Клуб «Розалина» оказался казино, расположенным в центре старого города. Раус вошел в казино за несколько минут до назначенного времени и почти сразу за одним из столов для рулетки увидел элегантного Хакима аль-Мансура. Соседнее кресло было свободным, и Раус опустился в него.

– Добрый вечер, мистер Азиз, какой приятный сюрприз.

Аль-Мансур не улыбнулся, лишь молча наклонил голову.

– Делайте ставки, – по-французски сказал крупье.

Ливиец поставил несколько фишек большого достоинства на комбинацию больших чисел. Завертелось колесо, белый шарик потанцевал и скатился в щель с цифрой четыре. Ливиец хладнокровно проследил, как крупье смахнул его фишки. Одной его ставки хватило бы, чтобы обеспечить ливийского фермера вместе с семьей на месяц.

– Хорошо, что вы пришли, – серьезным тоном сказал аль-Мансур. – У меня для вас новость. Хорошая новость, – вас она обрадует. Приятно сообщать хорошие вести.

Раус почувствовал облегчение. Вселял надежду уже тот факт, что ливиец послал ему записку, а не приказал Маони навечно «потерять» Рауса в горах. Теперь перспективы казались еще более радужными.

Ливиец проиграл еще одну стопку фишек. Британцу был чужд азарт игры, а рулетку он считал самым скучным и глупым изобретением человека. Но арабы по пристрастию к азартным играм уступают разве только китайцам. Даже хладнокровный аль-Мансур был околдован вертящимся колесом рулетки.

– Я рад сообщить вам, – продолжал аль-Мансур, поставив очередную стопку фишек, – что наш великий вождь любезно согласился удовлетворить вашу просьбу. То, что вы искали, будет поставлено – в полном объеме. Вот так. Как вы к этому отнесетесь?