— Я? О, ты меня опять разочаровала! А я-то думал, сердце мое, что ты уже понимаешь все мои излюбленные извращения так же хорошо, как я понимаю твои. Почему, по-твоему, я привел тебя сюда этой ночью?

— Ты не только извращен, но еще и скрытен! — сердито воскликнула Алекса. — И ты ничего, ничего не понимаешь во мне! Если бы ты понимал… Черт бы тебя подрал! Что ты собираешься делать?

— Предаться своей излюбленной форме порока, разумеется, — отвечал Николас. Он взял ее на руки и понес в едва освещенную комнату, основное место в которой занимала кровать. На нее он и бросил Алексу, как всегда это делал, — грубо и бесцеремонно. — Пока ты будешь раздеваться, дорогая, я позвоню и закажу холодного белого вина — или ты предпочитаешь шампанское? В любом случае мы проголодаемся еще больше, после того как…

— Ты принес меня сюда, чтобы изнасиловать? Я полагаю, что именно это является твоей излюбленной формой порока?

— Моя сладкая Алекса, — произнес он исключительно спокойным тоном. — Мне, наверное, следует извиниться за то, что я не прояснил тебе все до конца. Это вовсе не изнасилование, а совсем наоборот. Уж этой-то ночью я надеялся узнать от тебя все те способы, которым обучена маленькая девственная шлюха для того, чтобы заниматься любовью с мужчинами.

— О! — только и произнесла Алекса с ядовитой доброжелательностью в голосе, мечтая сделать из каждого своего слова отравленный кинжал. — Но ты хочешь, чтобы я показала тебе только то, чему научилась, пока была девственницей, или то, что узнала уже потом? Но прежде чем я начну делать это, хочу заметить, что ты единственный мужчина, с которого я собираюсь потребовать гонорар! Я полагаю, что это называется именно так и заставит меня…

— Я всегда знал, что ты собой представляешь, радость моя, так что не трудись разочаровывать меня. Впрочем, мне стоит предупредить, что если ты решила назначить цену за сегодняшние услуги, то заламывай не слишком много, чтобы это оказалось мне по карману. — Он засмеялся оскорбительным смехом, с привычной фамильярностью залезая ей за корсаж и ощупывая груди. — У тебя такой великолепный бюст, дорогая, хотя, благодарение Богу, он и не слишком пышен. Но я уже говорил тебе, что ты обладаешь самой аппетитной попкой в мире, и я надеюсь, ты мне ее покажешь, после того как Доуз принесет нам вино и холодные закуски. Ведь ты быстро разденешься, не так ли?

— А если я предпочту не раздеваться или… или что-нибудь еще? — спокойно поинтересовалась Алекса, впиваясь ногтями в ладони в ожидании его ответа.

Он посмотрел в зеркала, которые были намеренно помещены прямо против постели, а затем повернулся и бросил ей шелковый пеньюар, словно бы и не слышал ее слов:

— Ты можешь надеть это потом, когда станет холодно. Или по крайней мере в присутствии Доуза.

Алекса села на постели, опираясь на кулаки, и с ненавистью спросила:

— Ты, наверное, не понял, что я сказала только что? Я сказала…

— Ты задала какой-то гипотетический вопрос, но неужели тебе действительно нужен ответ? — Затем он встал в дверном проеме, повернувшись спиной к свету, льющемуся из соседней комнаты, и Алекса не могла видеть его лица. Спокойно добавил: — Если ты вздумаешь играть в упрямство и кокетство, а я почувствую нетерпение и раздражение, то просто прикажу Доузу приготовить тебя для меня. Он уже привык иметь дело с непокорными женщинами. Что он сделает? Моментально сорвет с тебя это симпатичное платье и все твои нижние юбки, даже если ты прочно зашнуровала корсет, и твои шелковые чулки. То есть если я, разумеется, не скажу ему, чтобы он оставил тебя именно в таком возбуждающе полуодетом виде… А затем он воспользуется мягкими ремнями, чтобы не повредить твоих запястий и лодыжек. Гм! Сейчас я представил себе эту сцену и должен признать, что она весьма соблазнительна! Особенно если…

— Ты грязный и мерзкий ублюдок! Ты…

— Если ты вздумаешь продолжать в том же духе, то тебе просто воткнут кляп в рот, так как я не особенно люблю слушать женское карканье. И вот еще о чем я сейчас подумал… Доуз является известным специалистом в деле использования собачьего кнута, который не оставляет следов на нежной женской коже. Несколько ударов научат тебя сдерживать свой темперамент и свой язык, моя радость.

— Изверг! — выкрикнула ему вслед Алекса, когда он направился в соседнюю комнату, при этом ее голос почти заскрежетал от ярости. — Ты никогда не посмеешь применить все это ко мне! Я не какая-нибудь испуганная маленькая проститутка, которую ты подобрал на улице и застращал, лорд Эмбри! Я засажу тебя в тюрьму, можешь мне поверить, если ты или кто-нибудь другой посмеют прикоснуться ко мне. Проклятие! Как ты смеешь угрожать мне! — Она сбросила ноги с постели, все еще ослепленная яростью, наткнулась рукой на китайскую бонбоньерку из-под конфет, стоявшую на ночном столике, и не раздумывая бросила ее в дверь, которую он оставил за собой полузакрытой, со всей силой, на которую только была способна. Приободрившись от произведенного грохота и почувствовав себя уверенней, Алекса заскрипела зубами, вскочила с постели и, порывистая, как дикий зверь, подбежала к туалетному столику, примеряясь к фарфоровой вазе, находившейся там. Через мгновение и эта ваза полетела в том же направлении, что и хрупкая китайская бонбоньерка. На этот раз загрохотало гораздо основательнее, и она пожалела лишь о том, что Николас выскочил из соседней комнаты секундой позже. Лампа с голубым абажуром, которую она схватила на этот раз, оказалась намного тяжелее, чем можно было ожидать, и потому, прежде чем она смогла поднять ее достаточно высоко, он выхватил лампу из ее рук и поставил на место.

А через мгновение, не давая Алексе опомниться, он вновь поднял и бросил ее на постель, обойдясь с ней совсем не так бережно, как с лампой.

— На этот раз выслушай меня внимательно, дорогая, — проскрежетал он, наклоняясь над ней с самым угрожающим видом, — потому что после этой твоей вспышки гнева мое терпение истощилось. Нет уж, будь любезна, ничего не говори! — И он самым невозможным образом зажал ей рот одной рукой, другой удерживая так, что она вынуждена была смотреть прямо на него; это предотвратило очередную яростную тираду Алексы и позволило ему продолжить, произнося каждую фразу с холодной расчетливостью: — Я уже вызвал Доуза, прежде чем ты устроила весь этот скандал, словно какая-то мегера. И я еще раз повторяю тебе, что если ты не разденешься и не завернешься в тот пеньюар, который я тебе дал, до его прихода, то… Я надеюсь, ты помнишь, что может произойти в этом случае? — И прежде чем освободить ее и подняться, добавил почти задумчиво: — Хотя, может быть, тебя и возбуждают подобные вещи и именно к этому ты и подстрекала Ньюбери. Но в любом случае я надеюсь, что за сегодняшнюю ночь мы многому научимся друг от друга, не так ли?

После того как он вышел в другую комнату, даже не взглянув на нее напоследок, прошло несколько мгновений, прежде чем Алекса смогла мыслить ясно и последовательно. Как он смеет! Он только пытается запугать ее этими нелепыми угрозами, это ясно. Чтобы ее связали и избили, как какую-нибудь!.. Внезапно, словно ей выплеснули в лицо стакан холодной воды, Алекса отчетливо вспомнила все те женские крики, которые она слышала раньше, и безжалостные мужские слова, последовавшие вслед за ними. А ведь Николас ничуть этим не обеспокоился, небрежно отделавшись от ее упреков. Она вдруг словно услышала его голос: «Я был обвинен в убийстве своей жены», а затем вспомнила сцену, произошедшую в Креморн-гарден.