— Она родила мальчика, и дед велел отдать его на съедение хищникам; но хищники пощадили младенца, и Горгорис приказал бросить его в Тежо. Мальчика нашли в том месте, где сейчас Сантарен; а так как вначале мальчика выкармливала своим молоком косуля, его назвали Абидис, а потому место это назвали «Эска-Абидис» (пища Абидиса), что перешло в «Скалабис», и т. д.

— Этимология мне кажется сомнительной, а истолкование — тем более, — возразил каноник Ботельо, — но даже если б я их принял, мне не по вкусу сами басни Брито. Сей монах если и не изобрел мед, подобно Горгорису, изобрел Лаймундуса, и Местре Менегалдо, и Педро Аладио, каковые существовали на свете так же, как и этот самый Абидис. Во всяком случае, сеньор доктор Теотонио де Валадарес, я, с вашего позволения, ни в коем случае не допущу, чтобы девочке дали фамилию, заимствованную из выдуманной кем-то небывальщины.

* * *

Когда звонили колокола в церкви Спасителя, троекратным благовестом возвещая о крещении Марии Мойзес, колокола церкви святого Алексия в селении Санто-Алейшо звонили по усопшей. В ту пору, когда девочку подносили к крестильной купели, мать ее лежала меж четырьмя свечами в гробу, поставленном прямо на плиты пола, и служители церкви, отпевавшие ее, морщили носы из-за тошнотворного запаха разлагающейся плоти. Святые отцы и те, кто присутствовали при отпевании, высказали мнение, что причиной самоубийства было, видимо, то, что девушка страдала проказою. Викарий дал согласие на то, чтобы гроб был внесен во храм, поскольку, по свидетельству мельника, умирающая со всем пылом искренности просила исповедать ее.

Когда дворянское семейство, владевшее фермой Санта-Эулалия, возвращалось домой вместе с крестницей, каноник, услышав, что на другом берегу Тамеги звонят по усопшим, сказал:

— Одни родятся, другие умирают... Не знаю, кто счастливее...

— Я лично предпочла бы родиться, а не умереть, — изрекла дона Мария Тибурсия с той грозной энергией, которую обыкновенно вкладывают в такого рода глубокомысленные и тонкие изречения.

Они поговорили о подкидыше; по дороге им повстречался крестьянин из Санто-Алейшо, и они спросили его, кого хоронят. Крестьянин рассказал, что утопилась дочка Жоана да Лаже.

— Жозефа? — удивилась Изабел, жена Брагадаса, которая несла девочку. — Что вы такое говорите, добрый человек? Да ведь Жозефа была сама добродетель во плоти!.. А уж хороша была, скажу я сеньорам! Видела я ее на похоронах в Манаделе, на святую неделю тому два года минет. Средь ангелов небесных не сыщешь краше, право, так, сеньоры!

— Из-за чего же она покончила с собой? — осведомился отставной судья.

— До нынешнего утра, ваша милость, никто толком не знал. Одни поговаривали, что отца ей терпеть было невмочь, отец-то у нее пьянчуга, если дозволят милостивые господа сказать такое слово.

— Дозволим, дозволим, — сказал с улыбкой каноник.

— Другие говорят, что дурные гуморы ей в голову бросились, — продолжал рассказчик, — но у нас был такой слух, что она, мол... Да ладно, померла, и дело с концом... Правду Господь Бог ведает.

— А какие слухи ходили? — осведомился с интересом юрист.

— Ну, коли ваша милость приказывает... Поговаривают, что летом видели ее с одним фидалго... С сеньором Антонио из Симо-де-Вила...

— Мы об этом и слышать не хотим... Мерзости, мерзости... Пойдемте отсюда, — оборвала крестьянина дона Мария Тибурсия.

— И он ее бросил? — спросил каноник.

— Вовсе нет; говорят, старый фидалго посадил его в Лимоэйро из-за нее, а она тогда кинулась в реку — вот что говорят. Я передаю, что слышал, сам ничего не знаю. Не знаю даже, верно ли говорят или нет. Правду Господь Бог ведает.

Судья пустился разглагольствовать об испорченности нравов, каковую он приписывал влиянию Вольтера, Руссо и Гельвеция[179], признаваясь с гордым самодовольством, что никогда этих авторов не читывал. В качестве примера, свидетельствующего о развращенности деревенских жителей, он привел случай самоубийства и попытку детоубийства, каковые имели место в один и тот же день, причем места преступления отстояли на четверть мили одно от другого. По сему поводу судья высказал ряд суждений политического и даже пророческого характера. Предрек, что придет страшная пора торжества якобинских идей. Заявил, что он как судья вынес бы смертный приговор всем португальцам, которые сражаются на стороне корсиканского тигра[180] в рядах французской армии. Перечислил имена португальских генералов, коих следовало бы отправить на виселицу; и в озарении ясновидения вскричал:

— Кто проживет еще десять лет, тот увидит падение инквизиции, сеньор каноник!

— Пускай себе падает, — сказал падре.

— Как — пускай себе падает? А вера?

— Что вы имеете в виду? Статую на фронтоне Дворца Инквизиции, что на площади Россио? Тоже пускай себе падает, лишь бы никто из нас в этот миг не стоял внизу.

— Я говорю о вере, о вероучении, сеньор каноник!

— А-а. Ну, это дело другое... Я-то думал, вы имеете в виду статую Веры, сеньор судья.

* * *

Недавно мне довелось увидеть портрет этого каноника в галерее благодетелей при больнице святого Марка; он не являлся, как можно было убедиться, рьяным защитником Святейшей службы и не давал веры бредням Бернардо де Брито, но зато уделял беспомощным и хворым беднякам часть своих доходов и, как мы только что видели, сумел пробудить милосердие в сердцах своих друзей, гостеприимством коих пользовался, и уговорил их взять на попечение подкинутую девочку. Я порадовался при виде этого улыбчивого лица с проницательными глазами, все еще живыми, хотя за семь десятилетий блеск их потускнел. Рядом со мною стоял девяностолетний попечитель больницы, и он сказал мне, что еще застал в живых жизнерадостного старца, который в ту пору жил в скромном домике на улице Агуа, и попечитель часто видел в окне за жалюзи его седовласую голову, внушавшую глубокое почтение. Этот-то каноник и определил пятнадцатилетнюю Марию Мойзес в пансион для девиц при монастыре святой Терезы, что в Браге; это произошло, когда скончались два члена семьи Арко де Баулье: судья и одна из сестер, та, что была крестной матерью девочки.

Что же касается доны Марии Тибурсии, не знаю, поверят ли мне, но мой долг — рассыпать жемчужины истины, не заботясь об их дальнейшей участи. Дона Мария Тибурсия