– Я очень люблю маму. А ты любишь свою маму?

– У меня нет мамы…

– Мне тебя жаль. Поиграем во что-нибудь?

Этот час в парке показался Иоакиму вечностью. Покуда Винсент носился вокруг, он, обуреваемый невеселыми раздумьями, по-стариковски сидел на лавке. Над горизонтом нависла свинцовая туча. Двадцать четыре часа назад пришло первое отчаянное сообщение от свояка – ему кто-то позвонил и сообщил, не представившись, что у него есть кое-что из пропавших в галерее предметов. После чего сразу повесил трубку. Через час неизвестный позвонил опять. На этот раз он без всяких экивоков сказал, что у него находятся две картины датского мастера и что он мог бы вернуть их в галерею за вознаграждение в четыре миллиона крон. «И что теперь делать? – Эрланд тяжело дышал в автоответчик. – У него есть номер галереи. Он может появиться в любой момент, слышно было так, будто он в соседней комнате».

Когда незнакомец позвонил в третий раз, Эрланд пригрозил обратиться в полицию, но без особого успеха. Тот просто-напросто ему не поверил. «Он мне не поверил, – шептал Эрланд таким голосом, будто в этот момент кто-то выкручивал ему мошонку. – Думаю, он считает, что мы нагрели страховую компанию или что-то в этом роде, а теперь хочет выжать из нас жуткие деньги!»

Было очень странно, что этот тип позвонил прямо в галерею. Тут им немного повезло – Жанетт была в отъезде, а Эрланд совершенно случайно находился в офисе.

Иоаким краем глаза следил, что делает Винсент. Вот он поковырялся палочкой в собачьих какашках, присел в песочнице, разглядывая своих покемонов, поругался с какой-то девочкой за очередь качаться на единственных в парке качелях – наблюдая за этими мирными детскими занятиями, Иоаким попытался составить себе какое-то представление о происходящем. Такой примитивный шантаж вполне в духе людей вроде Марио или Эмира. Может быть, они с самого начала планировали купить картины, а потом вымогать деньги из галереи, откуда они украдены, потому что были уверены, что без страховой аферы дело не обошлось. Они судят о людях по себе, с горечью подумал Иоаким. А может быть, начали что-то подозревать. И эти подозрения неизбежно приведут их к нему и Хамреллю.

Эрланд, не получив ответа на наговоренное сообщение, начал слать эсэмэски и мейлы. Засевший в нем ученый нашел в себе силы справиться с нервами, и он изложил ситуацию более ясно. Шантажисты звонили и в четвертый, и в пятый раз. Они дали галерее неделю, чтобы раздобыть деньги. Что будет дальше, они не сказали, но по тону было ясно, что ничего хорошего. Эрланд понял эти слова как двойную угрозу – ему лично и галерее. Насчет того, что картины могут быть уничтожены, они не говорили. По-видимому, у Марио и Эмира все-таки зародились мыслишки насчет подлинности Кройера. Но был и еще один вариант – братья-сербы продали свои картины кому-то третьему, и теперь этот третий пробует взять их на пушку.

Положение определенно становится критическим. Жанетт скоро возвращается с выставки в Швейцарии. Кому-то срочно надо что-то предпринять. Иоаким прекрасно понимал, что этот загадочный кто-то – не кто иной, как он сам. Вопрос только – предпринять что? Прежде всего – найти Хамрелля. Но он не видел своего подельника после банкета по поводу собственного сорокалетия в начале февраля (устроенного вовсе не так пышно, как он поначалу предполагал). В общем, мрак на всех фронтах. Деньги начали понемногу иссякать. Оставшиеся Кройер и Бацци пока не нашли своего хозяина. Кроме этого, были три рисунка Буше, но и тут пока ничего не наклевывалось. Похоже было, что все доверчивые прохиндеи в южных районах Стокгольма переехали куда-то еще.

Карстена во что бы то ни стало надо найти, сказал он вслух. Надо бы, конечно, позвонить в Гётеборг мечущему икру свояку и попытаться его немного успокоить, пока не найдено приемлемое решение. Может быть, ему надо самому найти сербских кузенов и попытаться выяснить, что они затевают. Он сидел на скамейке и сочинял самому себе мандат. Хамрелль подождет. По крайней мере, до завтра, потому что сегодня вечером Иоаким встречается с его невестой. Нечистая совесть подсказывала ему новые аргументы: он не беспокоит Хамрелля, потому что к тому приехал сын из Южной Америки (хотя тот прибыл еще в январе), он не звонит Эрланду, потому что это принесет больше вреда, чем пользы. В конце концов, до приезда Жанетт осталось несколько дней, так что пусть подождет.

В половине шестого Луиза застала сына со своим бывшим мужем на кухне, играющими в покемоновские карты.

– Мама, я выиграл! – закричал Винсент. – Иоаким совсем плохо играет. Я сдал ему карты с никудышными НР.

– Ни одного YX, – подтвердил Иоаким, – ни одной глянцевой. Сплошные Дитто, а с ними много не наиграешь.

– Мам, а он сказал, ты купила мне новые!

Пока Луиза доставала из сумочки подарок, Иоаким, воспользовавшись восторгами Винсента, смешал карты. Последние полгода он регулярно виделся с бывшей женой. Она очень помогла ему организовать юбилей, и его поразила мысль, что от его семейной жизни ничего не осталось, только она одна. С их общими друзьями он не виделся. Среди гостей вообще не было никого из старых знакомых. Поздравить его пришло пятнадцать человек, и среди них такая редкая птица, как порнозвезда Кларенс. Вечер в общем удался, хотя и был немного сумбурным, как всегда бывает, когда собираются незнакомые и полузнакомые люди. Тоста было только два. Луиза вспомнила их общую молодость, тактично воздержавшись от оценок, а потом говорил Карстен. Иоаким, мучаясь, слушал, как Хамрелль описывал его как в высшей степени надежного друга, которому можно доверять безоговорочно. Лина, сидевшая рядом с говорящим, не смогла удержаться от улыбки. На банкете был и неожиданно свалившийся на голову Хамреллю его латиноамериканский сын Фидель. Этот восемнадцатилетний поклонник Кастро и будущий студент-медик, не знающий шведского и едва говорящий по-английски, занимал все время отца, что давало Лине и Иоакиму неслыханные возможности для блуда. Зачем он приехал и сколько собирается здесь пробыть, так и оставалось загадкой.

– Мне на работу звонил твой приятель Карстен, – сказала Луиза, читая, как обычно, его мысли, – не знаю, где он раздобыл номер. Наверное, я обмолвилась на твоем юбилее, сказала, где работаю.

– Что он хотел?

– Искал тебя. Был очень недоволен. Говорит, у тебя отключен мобильник. Я ему сказала, что ты у меня, пасешь Винсента. Он сказал, что это очень спешно, так что я дала ему домашний номер. Он не звонил?

Вообще-то телефон звонил, но Иоаким, к счастью, не взял трубку. Ничего хорошего этот разговор не сулил. Он включил мобильник и посмотрел на дисплей: семь пропущенных звонков. Три от Эрланда, остальные от Хамрелля.

– Ты ведь спишь с его подружкой? – прямо спросила Луиза.

– Может быть, да, может быть, нет. Значит, ты дала ему домашний номер?

– Он сказал, что это очень срочно. В подробности не вдавался.

– Номер узнать – ничего хитрого. Один звонок в «Эниро». Держу пари, что это его сынишка ему что-то наболтал.

– Боже мой, Иоаким… Сколько ей лет? Двадцать три?