Няня посадила Уильяма в кресло, на алую шелковую подушку. Он поднял к ней руки и засмеялся.

— Нет, солнышко, ты остаешься со своей мамочкой. — Глаза доброй женщины наполнились слезами.

Теперь, когда подошло время уходить и оставить ребенка, миссис Кокс колебалась. Она переводила взгляд с Уильяма на Кэролайн и обратно, лицо ее исказила душевная боль, руки мяли юбку.

— Как следует заботьтесь о своем малыше, леди Кэлкотт, — напутствовала она Кэролайн и поспешила прочь из комнаты.

Уильям с минуту сидел спокойно, рассматривая незнакомые предметы в комнате. Потом он начал плакать.

В панике, не зная, куда спрятать Уильяма, Кэролайн подхватила его на руки и бросилась по задней лестнице в свою спальню. Там она положила ребенка на кровать и остановилась, отступив на шаг. Прижав ладони к вискам, она пыталась собраться с мыслями, унять бешено бьющееся в груди сердце. Она задыхалась, в глазах потемнело. Торопливо порывшись в сумке с вещами Уильяма, она отыскала пустышку и сунула ему, чтобы отвлечь. Он перестал плакать, успокоился, схватил знакомый предмет с мелодично звенящим колокольчиком, что-то тихонько заворковал, будто разговаривал сам с собой. На лице мальчика яснее обозначились высокие скулы и прямые брови, типичные для индейцев понка. Как ей могло прийти в голову, что это — дитя Корина? Уильям был чистокровным индейцем, это было совершенно очевидно, даже если бы она теперь не знала, что в ее неспособности принести Корину ребенка больше виноват Корин, чем она сама. А это означало, что она похитила ребенка Джо и Сороки. Осознание тяжести этого чудовищного преступления обрушилось на Кэролайн как топор убийцы. Она осела на пол, затыкая рот кулаком, чтобы подавить безудержные рыдания, которые душили ее. И главное, она ничего не могла сделать, чтобы исправить свое жуткое злодеяние. Ей нечем было искупить свою вину перед Сорокой — милой, доброй и преданной Сорокой, которая не делала ей ничего, кроме добра, которая теперь страдает без своего сына, увезенного от нее за тысячи миль. Тысячи миль, которые никогда уже не пересечь ни ей, ни Уильяму. Оба они теперь в другом мире, в другой жизни. Привезя ребенка сюда, она перешла грань, ступить за которую больше невозможно. В это мгновение Кэролайн не понимала, как ей жить дальше с тем, что она наделала. Почти без чувств, она сидела на ковре, желая только одного — умереть.

Через полчаса служанки и экономка миссис Придди видели, как леди Кэлкотт, спотыкаясь, бежит через залитую водой лужайку и несет в руках что-то тяжелое, издали похожее на тюк с тряпьем. Женщины несколько раз окликнули ее, чтобы узнать, не нужна ли ей их помощь, и убедиться, что с ней все в порядке, но если леди Кэлкотт и слышала их, то не подала виду и не остановилась. Она скрылась со своей ношей между деревьев, у дальней границы сада, а когда через полчаса появилась у дверей, бледная и дрожащая, руки у нее были пусты.

— Не совсем подходящий день для прогулки, миледи! — покачала головой миссис Придди, пока служанки бегали за сухими полотенцами и расшнуровывали испачканные ботинки.

Вообще-то день был теплый и безветренный, небо затянули типично английские низкие облака. Не такой холодный был день, чтобы вызвать озноб, сотрясавший хрупкое тело их новой хозяйки.

— Лучше вам подняться в вашу комнату. Касс принесет вам горячего чаю. Ступай-ка, Касс! — приказала миссис Придди младшей горничной, девчонке лет пятнадцати, таращившей на Кэролайн круглые зеленые глазищи.

Даже если кому-то из служанок и пришли в голову какие-то мысли по поводу краткого визита миссис Кокс, прогулки Кэролайн под дождем или пропавшей прямо с кровати наволочки, они были не настолько глупы, чтобы ими делиться. Все держали язык за зубами, кроме Касс Эванс, которая долго шепталась ночью с Эстель в их комнатке на верхнем этаже.

Кэролайн пролежала в постели не один день. Она долго не могла избавиться от ужаса и мучительного раскаяния, еще усилившегося, когда она сунула руку под подушку и обнаружила там пустышку Уильяма. Ту самую, в форме кольца, которую она давала ему, пока он лежал на кровати. Ту самую, которую они с Корином подарили ему на празднике в его честь. Кэролайн провела пальцами по гладкой, как шелк, слоновой кости, тронула колокольчик, и он нежно зазвенел. От вещицы нужно избавиться, она это понимала. Нельзя отставлять у себя ничего, что могло бы связать ее с ребенком, с любым ребенком. Но она не смогла. Она крепко зажала кольцо в кулаке и прижала к груди, словно самую суть Уильяма, Сороки, жизни и любви, собранную и заключенную в бесценный амулет. Когда лорд Кэлкотт с опустевшим бумажником возвратился из Лондона, Кэролайн ровным голосом и с безучастным лицом поведала ему новость о своем деликатном положении.

Семейство бродячих лудильщиков не убралось прочь, как ожидала Кэролайн, как она молилась. Вместо этого спустя несколько дней они явились к их дверям с Уильямом, вежливо спросили, не знает ли кто-нибудь в доме, чей это ребеночек, потому что в деревне, куда они тоже ходили, никто не признался. Со своего наблюдательного пункта у окна гостиной Кэролайн видела, как они по аллее приближаются ко входу. Сердце в груди тоскливо заныло, совершенно так же, как тогда, когда Корин сообщил ей, что ее соседями будут индейцы. Первым ее порывом было скрыться, но в следующее мгновение она поняла, что бежать некуда. Она дождалась, пока дворецкий откроет парадную дверь, услышала неразборчивые голоса, затем шаги за дверью и нерешительный стук.

— Да? — отозвалась она дрогнувшим голосом.

— Простите, что тревожу вас, миледи, но мистер Динсдейл и его супруга говорят, будто нашли ребенка в лесу, и спрашивают, нет ли у нас каких-либо соображений насчет того, чей бы он мог быть и что с ним делать. — Голос мистера Марча, дворецкого, звучал озадаченно, словно он пытался припомнить неизвестные ему правила этикета, касающиеся брошенных младенцев. Чувствуя, что ей вот-вот станет дурно, Кэролайн повернулась к дворецкому.

— Какое отношение это вообще может иметь ко мне? — холодно осведомилась она.

— Разумеется, миледи, — ответил мистер Марч в тон ей и удалился с едва заметным намеком на поклон.

Итак, Динслейлы ушли несолоно хлебавши, унося с собой Уильяма и оглядываясь на дом, словно были возмущены полученным ответом. Кэролайн глядела им вслед с нарастающим беспокойством, голова у нее кружилась от прихлынувшей крови. Тревога возникла, вспомнилось ей, когда мистер Марч сообщал о пришедших — мистер Динсдейл и его супруга. Как будто бы они были ему знакомы.

— Динсдейлы? Те, что стоят здесь лагерем? Так ты познакомилась с нашей юной четой? — воскликнул радостно Генри, когда Кэролайн задала ему вопрос о лудильщиках. — Безобидные люди. И еще, понимаю, это может показаться странным, но я дал им официальное разрешение останавливаться и жить на этом небольшом участке…

— Что? Почему это? — задохнулась Кэролайн.

— Робби Динсдейл спас мне жизнь в Африке, моя дорогая, в битве при Спион-Коп,[24]несколько лет назад. Если бы не он, меня бы сегодня здесь не было! — театрально возгласил Генри, цепляя на вилку и отправляя в рот внушительную порцию картофеля «дофинуаз». По подбородку у него потекла капля горячих сливок, и Кэролайн отвела взгляд.