Он оглядел собравшихся. Все, кроме Габри, опустили глаза.

– Ну, повода беспокоиться нет. Я уверен, хозяин магазина опознает ваши фотографии.

– Ну да, мы покупали вещи в «Ле тан пердю», – сказала Кароль.

– «Ле тан пердю» – популярный магазин. Кстати, именно там Оливье продавал вещи Отшельника. – Бовуар не был удивлен. Он уже говорил с хозяином магазина о Жильберах.

– Мы не знали, что он туда ездил, – произнесла Доминик сдавленным голосом. – Там продаются хорошие вещи. Туда многие приезжают.

– И потом, – сказал Марк, – мы купили здесь дом только в прошлом году. До этого у нас не было нужды в антиквариате.

– Вы могли заезжать туда, чтобы посмотреть. Люди все время ходят по этой улице и глазеют на витрины.

– Но вы говорите, что Отшельник был убит не из-за его сокровищ, – сказала Ханна Парра. – Тогда почему же он был убит?

– Вот именно, почему? – повторил Бовуар. – Когда я убрал мотив сокровищ, другие улики стали более весомыми. Главным образом я говорю о двух. Слово «Воо» и часто повторяемое другое слово – «Шарлотта». Там была «Паутинка Шарлотты», книга Шарлотты Бронте, Янтарная комната была сделана для Шарлотты, к тому же имя жены и музы изготовителя скрипки было тоже Шарлотта. Конечно, мы можем вкладывать в это больше, чем оно того заслуживает. Но по крайней мере это заслуживало более пристального внимания.

– И что вы нашли? – спросила Жена.

– Я нашел убийцу, – ответил Бовуар.

Усталость одолевала Армана Гамаша. Он хотел вернуться домой, к Рейн-Мари. Но сейчас было не время показывать слабость. И для усталости время было неподходящее. Сейчас, когда он подошел так близко к развязке.

Он рассказал им о Шиники, о Джеймсе Дугласе. О Патрике и О’Маре. И показал им книги – те, что они бездумно продали.

Включая, возможно, самый ценный том в нынешней Канаде.

Оригинальное издание гугенотской Библии, принадлежавшей Самюэлю де Шамплейну.

Это вызвало стоны у членов совета, но никаких взаимных упреков Гамаш не услышал. Его слова только сплачивали их, стирали различия.

Прочнее всего то, что было сломано, сказал когда-то агент Морен, и Арман Гамаш знал, что так оно и есть. И еще он знал, что перед ним сломленное сообщество, раздробленное недобрым временем и событиями, а также, видимо, не очень приспособленное к переменам.

Но сейчас это сообщество цементировалось, залечивало раны и обещало стать воистину сильным, потому что прежде было сломлено. Как был сломлен годами молчания Кен Хэслам. Как утомили Элизабет Макуиртер годы лакировки фасада. Как были выбиты из колеи Портер Уилсон, Уинни и мистер Блейк, видевшие, что исчезают семьи, друзья, влияние, общественные институты.

Только молодого Тома Хэнкока время еще не успело ранить.

– Значит, когда на прошлой неделе к нам приходил Огюстен Рено, он хотел получить разрешение на раскопки? – спросил мистер Блейк.

– Я так думаю. Он был убежден, что Джеймс Дуглас и отец Шиники захоронили Шамплейна у вас в подвале.

– И он был прав, – сказал Портер, с которого сошла вся его спесь. – Что теперь с нами сделают, когда станет известно, что мы все эти годы прятали Шамплейна?

– Мы его не прятали, – возразила Уинни. – Мы даже не знали, что он там.

– Попробуйте убедить в этом таблоиды, – фыркнул Портер. – И даже если большинство поверит нам, факт остается фактом: это был английский заговор.

– Заговор двух человек, – уточнил мистер Блейк. – Более сотни лет назад. Двух человек, а не сообщества.

– И вы думаете, что, если бы Джеймс Дуглас спросил мнения сообщества, они бы не согласились? – вопросил Портер, который спорил гораздо более аргументированно, чем предполагал в нем Гамаш.

В одном не было сомнения: он знал английское сообщество, как и мистер Блейк, который в конце концов согласился с тем, что Портер прав.

– Это катастрофа, – сказала Уинни, и никто, кроме Гамаша, ей не возразил.

– Я бы так не сказал. Гроб, который нашли, был гробом Шамплейна, но вот тело в нем лежало другое.

Ошеломленные, они уставились на него. Тонущему бросили веревку, пусть и ненадежную.

Все молчали, пока не заговорил Кен Хэслам, заполняя голосом комнату, выдавливая присутствующих в углы:

– Так кто же он был?

– Она. Судя по всему, тело в гробу принадлежит женщине.

– Она? Что она делала в гробу Шамплейна? – прокричал Хэслам.

– Мы не знаем. Пока не знаем.

Сидевший рядом с ним Эмиль перевел взгляд с Хэслама на Элизабет Макуиртер. Вид у нее был печальный, испуганный. Фасад потускнел. Эмиль слегка улыбнулся ей. Одобрительный взгляд человека, который знает, что такое разбитые надежды.

– Прочнее всего то, что было сломано, – рассмеялся агент Морен. – И хорошие вещи тоже. Я ведь все время что-нибудь роняю. Да и Сюзанна тоже такая неловкая. Придется заворачивать наших детей в пузырчатую пленку. Для вящей надежности. А?

– Не помешает, – сказал Гамаш, и Морен снова рассмеялся:

– Ну, я думаю, у нас будут сильные дети.

– Не сомневаюсь.

– Началось все с допущения, что убийца увидел одно из сокровищ Отшельника в антикварном магазине, – сказал Бовуар. – И выяснил, что ниточка ведет в Три Сосны.

В бистро воцарилась тишина, только потрескивали поленья в каминах да ветер и снег бились в окна.

От пламени на стенах гуляли странные тени, но среди них не было угрожающих. Для Бовуара. Правда, он подозревал, что по меньшей мере одному человеку в зале становилось тесно, душно, невыносимо.

– Но кто бы это мог быть? Жильберы покупали много старинных вещей в этом самом магазине. Парра? Они получили неплохое наследство от своей семьи в Чехословакии и сумели его вывезти, когда стена рухнула. По их собственному признанию, бóльшую часть наследства они распродали и на вырученные деньги построили дом. Возможно, они продавали вещи через «Ле тан пердю». Старик Мюнден? Да, он реставрирует антиквариат. Связан ли он с великолепным магазином на рю Нотр-Дам? Все это практически не сужало круг подозреваемых, поэтому я обратился к другой улике. «Воо». Оливье говорил, что Отшельник нашептывал это слово, когда был в особенно угнетенном состоянии. Это слово расстраивало его. Так что значит «воо»? Что это – имя, прозвище?

Он бросил взгляд на столик Жильберов. Как и остальные, они смотрели на него зачарованно и настороженно.

– Может быть, «воо» – сокращение имени, которое трудно произнести, особенно ребенку. Именно в детстве и дается большинство прозвищ. Я был у Мюнденов и слышал, как говорит маленький Шарль. «Гоо» вместо «горячий». Дети поступают так с трудными словами, которые не даются их языку. Так Волошин превращается в Воо.