Старика это не волновало. Никто не найдет тело, кроме Оливье, но Старик подозревал, что Оливье будет молчать. Старик хорошо относился к Оливье, но знал, каков он есть.

Корыстный.

Оливье возьмет сокровища, оставит тело, и все будут счастливы. Человека, уже потерянного для мира, медленно поглотит лес. Оливье получит свои сокровища, а Старик возвратит свою жизнь.

Его долг перед отцом будет выполнен.

– Это было мое первое изделие, – сказал Старик. – Я вырезал слово «воо» на деревяшке и подарил отцу. После его смерти я не мог смотреть на эту вещицу, а потому упрятал ее в сумку. Но в ту ночь взял ее с собой. В последний раз.

Старик Мюнден повернулся к своей семье. Он словно истратил себя до конца, весь его блеск померк. Он прикоснулся к спине спящего сына и заговорил:

– Я прошу прощения. Мой отец научил меня всему, дал мне все. Этот человек убил его, столкнув в реку весной.

Клара поморщилась, представив себе такую смерть, представив, какой ужас охватывает человека, когда под ним трескается лед. Как треснул теперь лед под Женой.

Жан Ги Бовуар подошел к двери бистро и открыл ее. Вместе с вихрем снега в зал вошли двое полицейских.

– А теперь вы не могли бы уйти? – обратился Бовуар к обитателям деревни, и они медленно, оцепенело надели свои зимние одежды и ушли.

Клара и Питер проводили Жену и Шарля до дома, а инспектор Бовуар закончил допрос Старика Мюндена.

Час спустя полицейская машина отъехала от бистро. Сопровождала его Мишель, но перед этим она забежала в гостиницу и спа-салон и передала Шарля единственному человеку, которого любил мальчик.

Святому мерзавцу. Доктору Жильберу, который нежно взял мальчика на руки и так держал его несколько часов, защищая от жестокого, холодного мира, бушующего за дверью.

– Горячий пунш?

Питер протянул чашку Бовуару, который расположился в удобном глубоком кресле их гостиной. Габри уселся на диване, Клара и Мирна, тоже с горячительным, сели у камина.

– Чего я не понимаю, – сказал Питер, пристроившись на подлокотнике дивана, – так это откуда взялись все эти драгоценности. Отшельник украл их и унес в лес, но откуда они появились у отца Старика?

Бовуар вздохнул. Он вымотался. Он всегда предпочитал физическую активность и неизменно удивлялся, насколько утомительной бывает активность интеллектуальная.

– Понимаете, Старик Мюнден любил своего отца, но знал он его плохо, – сказал Бовуар. – Да и чего можно ждать от мальчишки? Я думаю, вскоре выяснится, что отец Мюндена совершил несколько путешествий в страны Восточного блока, когда крушение коммунизма было уже не за горами. И убедил многих людей доверить ему их семейные ценности. Но вместо того чтобы сохранить их или выкупить у владельцев, он просто исчез с их сокровищами.

– То есть сам их и украл? – спросила Клара.

Бовуар кивнул:

– Мотивом убийства Отшельника были не сокровища. Старика Мюндена они ничуть не волновали. Напротив, он их возненавидел. Поэтому и ушел из лесного домика. Сокровища были ему не нужны. Единственное, что он взял, – это жизнь Отшельника.

Бовуар посмотрел на огонь, вспоминая подробности допроса Старика в опустевшем бистро, где все и началось несколько месяцев назад. Он выслушал рассказ Старика о смерти отца. О том, как в тот день раскололось его сердце. В этом расколотом сосуде юный Старик копил ненависть, гнев, боль утраты, но этого было недостаточно. И в тот день, когда он вложил туда замысел, его сердце забилось с прежней силой. Целеустремленно.

Когда Оливье арестовали, Старика Мюндена стала мучить совесть, но потом он решил, что это судьба, наказание Оливье за его корыстолюбие, за то, что он помогал человеку, который, как ему было известно, вор, а может, и еще хуже.

– Вы играете на скрипке? – спросил Бовуар Старика, когда они остались вдвоем в бистро. – Насколько мне известно, вы играли на пикниках в День Канады.

– Да.

– Этому вас тоже научил отец?

– Да.

– И он рассказывал вам о старинных вещах, гобеленах, об искусстве реставрации?

Старик Мюнден кивнул.

– Вы жили в Старом городе Квебек-Сити, в доме номер шестнадцать по рю Де-Рампар?

Мюнден смотрел на него с недоумением.

– И мать читала вам и вашей сестре «Паутинку Шарлотты»? – продолжал свои вопросы Бовуар.

Он не сходил со своего стула, но с каждым вопросом словно становился все ближе и ближе к Старику.

И ошеломленный Мюнден, видимо, почувствовал: сейчас что-то произойдет. Что-то похуже того, что уже случилось.

Свет замигал, когда метель еще сильнее налегла на деревню и на бистро.

– Откуда взялось ваше имя? – спросил Бовуар, глядя на Старика Мюндена, сидевшего по другую сторону стола.

– Какое имя?

– Старик. Кто вам его дал? Ведь ваше настоящее имя – Патрик. Так откуда взялось Старик?

– Оттуда же, откуда и все, что сделало меня таким, какой я есть, – от отца. Он называл меня старичком. «Ну идем, старичок, – бывало, говорил он. – Я тебе покажу, как работать с деревом». И я шел. А со временем все стали называть меня Старик.

Бовуар кивнул:

– Старик. Старичок.

Старик Мюнден уставился на Бовуара непонимающим взглядом, потом глаза его сощурились, словно он увидел что-то далеко-далеко на горизонте. Сборище. Ужас и фурий. Одиночество и печаль. И что-то еще, очень плохое. Такое, что хуже и не бывает.

– Старичок, – снова прошептал Бовуар. – Отшельник использовал это выражение. Так он называл Оливье. «Хаос наступает, старичок». Так он говорил Оливье. А теперь я передаю эти слова вам.

Порыв ветра сотряс здание, и по залу бистро пронесся холодный воздух.

– Хаос наступает, старичок, – тихо произнес Бовуар. – Человек, которого вы убили, был вашим отцом.

– Он убил своего отца? – прошептала Клара. – Боже мой. Боже мой.

Все было кончено.

– Отец Мюндена инсценировал собственную смерть, – сказал Бовуар. – А до этого он построил домик в лесу и перенес туда все свои драгоценности. Потом вернулся в Квебек-Сити и дождался весны, дождался снежной бури, которая замела бы его следы. В тот день он оставил свою куртку на берегу и исчез. Все решили, что его унесла река Святого Лаврентия. А на самом деле он ушел в лес.

После этих слов воцарилось молчание, и в нем они домысливали остальное. Домысливали худшее.

– Совесть, – сказала наконец Мирна. – Представить только, как тебя мучает собственная совесть.

И они представили на одно жуткое мгновение. Гора совести. А от нее – длинная тень. Она растет. Становится все темнее.

– Он остался со своими сокровищами, – сказала Клара, – но нужно ему было совсем другое – его семья.