— Я не хочу, чтобы моя дочь умерла, — просто ответил Валландер. — Я должен справиться в одиночку.

Сведберг понял, что разговор окончен. Валландер принял решение, и его не переубедить.

— Я подброшу тебя в Лёдеруп, — сказал Сведберг.

— Незачем, — вмешался Стен Виден. — Возьми «дуэт».

Валландер кивнул.

Вставая, он едва не упал. Схватился за край стола.

— Ничего страшного.

Сведберг с Виденом стояли во дворе, провожая взглядом «дуэт».

— Чем все это кончится? — проговорил Сведберг.

Стен Виден промолчал.

Приехав в Лёдеруп, Валландер застал отца в студии.

Впервые Валландер заметил, что старик оставил свою вечную тему — ландшафт под вечерним солнцем, с глухарем на переднем плане или без оного. Сейчас он писал другой пейзаж, более мрачный, более беспорядочный. В композиции не было гармонии. Лес словно бы вырастал прямо из озера, горы на заднем плане падали на зрителя.

Старик почувствовал наконец, что Валландер стоит у него за спиной, отложил кисти и обернулся. Валландер увидел на его лице страх.

— Пошли в дом, — сказал отец. — Я отослал прислугу.

Отец положил руку Валландеру на плечо. Давненько такого не случалось.

Они прошли в дом, и Валландер рассказал отцу обо всем. Он понимал, что старик не в состоянии удержать в памяти все события, перетекавшие одно в другое, но все-таки хотел представить ему картину происшедшего за последние три недели. Не умолчал и о том, что убил человека, и о том, что Линда сейчас в большой опасности. Человек, который держал ее в плену, который связал отца в постели, не остановится ни перед чем.

После отец долго сидел, устремив тяжелый взгляд на свои руки.

— Я распутаю этот узел, — сказал Валландер. — Я хороший полицейский. Теперь буду ждать, когда этот человек свяжется со мной. Это может произойти в любую минуту. Сегодня или завтра.

День клонился к вечеру, а Коноваленко молчал. Дважды звонил Сведберг, но Валландеру было нечего сказать ему. Отца он отослал в студию, пусть себе пишет. Невыносимо смотреть, как он сидит на кухне, устремив взгляд на свои руки. В иной ситуации отец бы вспылил, он не терпел, чтобы им командовали. Теперь же просто встал и ушел к себе. Валландер мерил кухню шагами, ненадолго садился и снова вставал. Временами выходил во двор, смотрел вдаль, в поля. Потом возвращался и опять расхаживал взад-вперед. Дважды пытался перекусить, но кусок не шел в горло. Боль, тревога и бессилие туманили мысли. Несколько раз в сознании мелькал Роберт Окерблум. Однако он гнал прочь его образ, пугаясь, что сама эта мысль способна подействовать на судьбу дочери как заклинание.

Настал вечер, Коноваленко по-прежнему молчал. Сведберг позвонил и сказал, что он дома. Сам Валландер неизвестно зачем позвонил Стену Видену. В десять он отправил отца спать. За окнами голубел светлый весенний вечер. Некоторое время Валландер посидел на ступеньках кухонного крыльца. Удостоверившись, что отец спит, позвонил в Ригу Байбе Лиепе. Сперва никто не отвечал. Но через полчаса, когда он позвонил второй раз, она оказалась дома. Он спокойно сообщил, что его дочь похитил очень опасный преступник. Сказал, что ему не с кем поговорить, и в эту минуту действительно так думал. Потом снова попросил прощения за тот ночной звонок, когда спьяну разбудил ее. Попытался описать ей свои чувства, но решил, что ничего не получается. Английские слова были слишком далеко. Прежде чем закончить разговор, он обещал, что даст о себе знать. Она слушала его и за весь разговор не сказала почти ни слова. После он спрашивал себя, вправду ли говорил с ней или только грезил.

Ночь он провел без сна. Временами устраивался в одном из старых отцовских кресел и закрывал глаза. Но как только приближалась дремота, снова подскакивал, будто от толчка. Опять бродил по комнате, вспоминая всю свою жизнь. А на рассвете увидел одинокого зайца, столбиком сидевшего во дворе.

Настал вторник, 19 мая.

В самом начале шестого полил дождь.

Пакет поступил около восьми.

Во двор завернуло такси из Симрисхамна. Валландер издалека услышал шум мотора и ждал на крыльце. Водитель вышел из машины и подал ему толстый конверт.

Конверт был адресован его отцу.

— Пакет для моего отца, — сказал Валландер. — Откуда он у вас?

— Какая-то дама оставила его в таксопарке в Симрисхамне. — Водитель спешил, да и мокнуть под дождем не хотел. — Она заплатила за доставку. Дело сделано. Расписки не требуется.

Валландер кивнул. Таня, подумал он. Теперь она у Коноваленко на посылках, вместо Рыкова.

Такси уехало. Валландер был один в доме. Отец уже трудился в студии.

Конверт толстый, с подкладкой. Валландер осторожно прощупал его, потом разрезал край. Сначала он не видел, что там внутри. Потом разглядел волосы Линды и украшение, давний подарок.

Он сидел в оцепенении, глядя на срезанные пряди на столе. Потом хлынули слезы. Боль превзошла еще один предел, стала невыносимой. Что Коноваленко сделал с Линдой? И во всем виноват он, Валландер, втянувший ее в эту историю?

Потом он заставил себя прочитать короткую записку.

Ровно через двенадцать часов Коноваленко свяжется с ним еще раз. «Нужно встретиться, чтобы решить наши проблемы, — писал Коноваленко. — А пока ждите. Любой контакт с полицией поставит жизнь вашей дочери под удар».

Подписи не было.

Валландер опять долго смотрел на Линдины волосы. Мир бессилен против такой злобы. Как же он один сумеет остановить Коноваленко?

Впрочем, Коноваленко, наверное, как раз и хотел, чтобы он так думал. И дал ему двенадцать часов, рассчитывая, что за это время он потеряет всякую надежду решить дело иначе, чем диктует Коноваленко.

Валландер не шевелясь сидел на стуле.

Он не знал, что предпринять.

Когда-то давным-давно Карл Эверт Сведберг стал полицейским по одной-единственной причине, которую вдобавок тщательно скрывал.

Он страшно боялся темноты.

С самого раннего детства ночью возле его кровати всегда горела лампа. В противоположность большинству других людей, с годами этот страх у него не пропал. Напротив, в отрочестве он еще усилился, а вместе с ним возросло и ощущение ущербности, имя которой трусость. Отец Сведберга в силу своей профессии — он был пекарь — вставал в половине третьего ночи и решил, что сыну полезно пойти по его стопам. Ведь в таком случае он бы спал по утрам, и проблема наверняка разрешилась бы сама собой. Мать, модистка, которую редеющая клиентура считала необычайной мастерицей по части весьма элегантных и выразительных дамских шляпок, отнеслась к этой проблеме значительно серьезнее. Она повела сына к детскому психологу, однако тот ничего не добился и объявил, что боязнь темноты у мальчика с годами так или иначе пройдет. Но увы. Страх только возрастал. И Сведберг так и не сумел разобраться, чем он вызван. В конце концов он решил стать полицейским. Решил, что боязнь темноты можно побороть, укрепляя личное мужество. Однако сейчас, в этот весенний день, во вторник, 19 мая, он проснулся с зажженной лампой у изголовья. Вдобавок у него была привычка еще и запирать дверь спальни. Жил Сведберг холостяком, в центре Истада. Он родился в этом городе и не любил уезжать отсюда, даже ненадолго.