– Один из нас тоже некогда был стражником, – говорил поводырь. – Но Аллах наказал его за дурное обращение с нуждающимися в помощи.

Впрочем, убогие считались наполовину святыми, и стражники исполняли свои обязанности только для виду, чтобы не навлечь на себя их проклятья, которых очень боялись.

Для начала, процессия двинулась по узким улицам дербентских магалов, стуча посохами по стенам и ставням. Им не все подавали, но никто и не прогонял.

Ширали скоро отстал от своих спутников и завернул в караван-сарай. Там он нанял комнату и плотно перекусил, заплатив пару серебряных монет. Дождавшись вечера, он отправился к тому месту Дербентской стены, где оставил у родника свой посох.

Посох был на месте, но змейки в нем не было. Ширали постучал посохом по дереву и тут же услышал знакомое шипение. Судя по остаткам шерсти под деревом, змейка успела поохотиться на мышей и была сыта. Она соскользнула с ветки на шею Ширали, спустилась по его груди и, признав хозяина, скрылась в норе, которой служил ей посох.

Наутро Ширали пошел к главной мечети, но увидел, что его привычное место занято. Теперь там сидел бывший главный евнух шахского гарема. Он раскачивался своим грузным телом и совал прихожанам деревянную миску, выпрашивая подаяние. И ему подавали, особенно те, кто узнавал в нем Лала-баши, еще недавно заправлявшего при дворе шаха большими делами.

Опасаясь быть узнанным, Ширали примостился среди вчерашних попутчиков и принялся наблюдать за происходящим сквозь опущенные на глаза волосы. Но еще больше Ширали старался вслушиваться в разговоры вокруг, из которых можно было узнать очень многое.

Так он просидел до полуденной молитвы, но про Мусу-Гаджи толком ничего не узнал. Собрав полученные от прихожан медяки, Ширали отправился на базар, где рассчитывал узнать больше.

Надвинув на лоб войлочную шапку, он шел между рядами, будто не замечая яблок и сушеных фруктов, которые совали ему торговцы с просьбой помолиться за них. Его влекла шумная толпа, собравшаяся в центре базара.

Шахские палачи – феррахи, уставшие от своих кровавых дел, преподавали нищим страшный урок – как следует собирать на базаре деньги. Они приволокли двух казненных за что-то стражников и бросили их перед лучшими базарными рядами. У одного было перерезано горло, другой был лишен глаз и задушен. Торговцы молились за упокой их душ и слезно молили палачей убрать трупы, в соседстве с которыми торговля становилась не только невозможной, но и вовсе грешной. Феррахи молча смотрели на толпу, сложив на груди руки и ухмыляясь.

Ширали протиснулся вперед только для того, чтобы убедиться, что среди казненных нет Мусы-Гаджи. Это отвратительное зрелище означало, что и с Мусой-Гаджи обойдутся не лучше, если он окажется в руках этих извергов.

Толпа гневно гудела, а палачи безмятежно щурились на солнце, ожидая, пока торговцы поймут, что от них требуется. Торговцы готовы были разорвать этих негодяев, но вместо этого вынуждены были раскошелиться. Собрав солидную мзду, палачи подцепили трупы крючьями и куда-то их уволокли, оставляя за собой кровавый след.

– Будьте вы прокляты! – негромко неслось им вслед.

– Разве люди могут делать такое?

– Да разве они люди?..

Но как только явились базарные надзиратели, толпа разошлась, и торговцы вновь принялись за свое дело, потому что закрыть лавку до наступления ночи тоже считалось преступлением.

Ширали уже подумывал, что надо бы разыскать харбукского оружейника Юсуфа, вдруг он что-то знает о Мусе-Гаджи, но тут он увидел Калушкина.

Русский резидент пришел на базар по необходимости. Ему нужно было найти теплую бурку и папаху. Как сообщили Калушкину, Надир-шах скоро выступит в поход, в высокие дагестанские горы. Персы отправились в путь, не заботясь о теплой одежде, но Калушкин знал, что Кавказ – не Персия, без бурки и папахи в горах не обойтись. Тем более, что привычную уютную кибитку придется оставить в Дербенте – по горным тропам ей не пройти.

Выждав, пока Калушкин выберет подходящий товар, Ширали бросился к русскому резиденту и взвалил на себя его покупки.

– Ты что это! – прикрикнул на него Калушкин. – Как смеешь!

– Я помогу, господин, – сказал Ширали.

– Разве я тебя нанимал? – негодовал Калушкин.

– Наймите, господин, – попросил Ширали, взглянув на Калушкина из-под бурки.

– Постой-ка, братец, – удивился Калушкин, узнав в Ширали приятеля Мусы-Гаджи. – Да это не ты ли?..

Но Ширали прибавил ходу, чтобы поскорее оставить базарные ряды, где шныряло множество шахских шпионов.

– Да не так шибко! – едва поспевал за ним Калушкин. – Мы еще и о цене не сговорились.

– Даром, – улыбался в ответ Ширали. – Поговорить надо!

– Тогда говори теперь, – шепнул ему Калушкин. – За нами в четыре глаза смотрят.

– Друг мой пропал, – сказал Ширали. – Может быть, господин знает, где его искать?

– Да моя бы воля, я бы твоего дружка сам – на дыбу… Что вы с реликвией нашей сделали? Во что дом Петра обратили?

– Дом мы не трогали, – оправдывался Ширали. – А дыру засыпать можно.

– Без вас засыпали, – сердился Калушкин. – Однако ловко вы девицу умыкнули. Шах так осерчал – кругом все дрожит.

– А друг мой? – напомнил Ширали.

– Плохи его дела, – сказал Калушкин.

– Жив или умер?

– Слыхать, живой, – вздохнул Калушкин, – да лучше бы мертв был. Коли шахские палачи за него примутся – пожалеет, что на свет родился.

– Где он? – настаивал Ширали.

– В крепости, в зиндане, вроде ямы с решеткой, – отвечал Калушкин. – Где ж ему еще быть.

– А я на базаре, если понадоблюсь, – сказал Ширали.

Когда они добрались до небольшого дома, который занимал русский резидент, Калушкин забрал свои покупки и сунул Ширали серебряный рубль.

– Ступай, братец… А друга выручать и не помышляй, сам голову сложишь.

Ширали шел обратно, раздумывая над тем, что узнал, когда перед ним выросли два соглядатая.

– Ты кто такой? – спросил один из них, тыкая в Ширали пальцем.

– О благородные люди, – отвечал Ширали, – я не сделал ничего дурного.

– О чем вы говорили? – допытывался другой.

– Ни о чем, – оправдывался Ширали. – Я только просил господина не спешить… Мои глаза почти не видят, и ноги я еле волочу, а его груз был так тяжел.

– Что он тебе дал? – продолжал допрашивать первый.

– Этот господин так скуп, – жалобно произнес Ширали, доставая из-за пояса медную монету. – О Аллах, где же справедливость?

– Вот где, – ухмыльнулся второй, забирая у Ширали монету. – И проваливай отсюда, пока мы не прошлись палками по твоим пяткам. Тогда ты станешь ходить куда как быстрее.