Но раньше скажем, как сам Марков попал в Тобольск и при каких условиях встретился с Соловьевым. После возвращения своего из Киева, где он виделся с гр. Келлером, Марков был послан организацией «Tante Ivette», но деньги на поездку достала Вырубова, с которой он, Марков-«маленький», сводил в середине февраля руководителя организации Маркова 2-го: у Вырубовой в это время Марков, посылаемый в Сибирь, и познакомился с Соловьевым. Кроме Маркова в Сибирь должны были направиться в ближайшее время шт. рот. кавалергардского полка Грюнвальд и сын члена Гос. Совета Андреевский. Марков 2-й утверждает противоположное. Он узнал, что Вырубова посылает корнета Маркова с письмами и подарками в Тобольск, и просил его только узнать об участи Седова и информировать о положении дела в Сибири[297]. В противоречие с Марковым 2-м, его правая рука Соколов заявил следователю, что Седов и Марков были рекомендованы Дэн. Вначале был послан Седов, потом Марков, который должен был разыскать первого и поступить под его начало. Марков (С.) уверяет, что Марков 2-й в беседе с Вырубовой подчеркивал, что в его распоряжении находятся до ста офицеров, готовых в любую минуту к отъезду и что дело только в деньгах. Вспомним о 100 гардемаринах, которые должны были приехать в помощь московской экспедиции! Сам Марков 2-й в статье «Истина спасения царской семьи» рассказывал, что в Петербурге организована была офицерская группа ген. Z, которая должна была явиться на месте ядром спасительного отряда. В ответе «маленькому» Маркову, в июне 27 г. в «Двуглавом Орле» Марков 2-й пошел еще дальше. Он писал: «…будь у нас в апреле 1918 г. хотя бы один миллион руб., думается, мы успели бы сосредоточить в Екатеринбурге отряд в 300 смелых людей и сделать решительную попытку для соединения царской семьи с чехословаками». С полным правом мы можем рассматривать корнета Маркова, как одного из офицеров, входивших в мощную якобы организацию Маркова 2-го.

Корнет Марков выехал из Петербурга 2 марта и 10-го был в Тобольске. Вырубова направила его с паролем к свящ. Васильеву. Соловьев, с которым Марков перед отъездом познакомился у Вырубовой, выехал, вероятно, дней на десять раньше Маркова. У о. Васильева Марков узнал, что Соловьев уже был в Тобольске с теплыми вещами для семьи и теперь находится в Покровском; через того же о. Алексея Марков передал в губернаторский дом привезенные вещи и получил благодарственное письмо от «шефа» полка, т.е. от имп. Ал. Фед. На словах о. Алексей ему сообщил, что А. Ф. полагает небезопасным пребывание в Тобольске и просит его уехать в Покровское к Соловьеву и временно оставаться у него. Не забудем, что разыгрывался эпилог дела Раевских. Разговор с о. Алексеем происходил в алтаре Благовещенской церкви, сюда пришел Кирпичников и провел Маркова к губернаторскому дому, из второго этажа которого в окно глядела семья. А. Ф. писала Вырубовой 13 марта (ст. ст.), подтверждая рассказ Маркова: «Скажи маленькому М., что его шеф был очень рад видеть». А. Ф. предполагала, что Марков возвращается в Петербург немедленно[298]. В Покровском Марков узнал, что Соловьев арестован приезжавшим отрядом красногвардейцев и отвезен в Тюмень[299]. Мы можем оставить в стороне переписи дальнейших приключений Маркова, объясняющих, как он остался в Тюмени и как по совету случайно встреченного прежнего товарища по корпусу отбросил свой фальшивый паспорт и, пользуясь патриархальностью нравов еще не обольшевистившегося города, принял свой прежний облик – Маркова, бывшего военнослужащего из Проскурова. Далее Марков рассказывает, как он при содействии б. «начальника тюменьского гарнизона» полк. П. попал на службу к большевикам: «Я сделался старшим инструктором формировавшейся кавалерийской части и командиром 1-го тюменьского уланского эскадрона». Ему рисовались перспективы, как он создаст в Тюмени законспирированную ячейку в самой красной армии, вооруженную и материально обеспеченную, куда войдут офицеры, присланные из центра. Пока те не приехали, он саботировал работу.

Служба в красной армии была поставлена под подозрение последующими обличителями Маркова, изображавшими его агентом, может быть бессознательным, немецко-большевистского провокатора Соловьева. Они были в лагере пуристов, в этом отношении и разделяли предрассудки, укоренившиеся в дни гражданской войны в некоторых добровольческих кругах. Следствие Соколова шло по их стопам, причем Булыгин, как всегда, вносит свой нюанс: корнет Марков был устроен на офицерскую должность в местную красноармейскую часть поручиком Соловьевым – «корнет Марков был полезен Соловьеву, когда приезжавшие заговорщики требовали от него доказательства его работы, поручик Соловьев мог им сказать: хорошо! Приходите сегодня на парад гарнизона, вы увидите офицера, едущего впереди эскадрона; он сделает такой-то знак рукой. Это наши!» Прием Булыгина, – правда, он только причастен к сибирскому следствию, – совершенно изумителен. Дав предположительный ответ от имени Соловьева мифическим личностям, его запрашивавшим, т.е. ответ, измышленный им самим, он добавляет: «Когда в 21 г. по поручению следователя Соколова я допрашивал в Берлине корнета Маркова, он показал, что в его эскадроне в Тюмени, который Соловьев называл “своими людьми”, были самые обыкновенные красноармейцы, ничего общего ни с какими заговорщиками не имевшие».

Кому мы должны верить – воспоминаниям корнета Маркова или следовательским изысканиям кап. Булыгина? Соколов не знал воспоминаний Маркова и судил о нем по характеристике допрошенных свидетелей – для него почти всегда «лжет» Марков. Слова Маркова вызывают у меня несравненно больше доверия, несомненен факт, что он прибыл в Тюмень в середине марта, в момент, когда Соловьев был арестован. Марков рассказывает, что через несколько дней он неожиданно встретил Соловьева в парикмахерской. Со слов Соловьева он узнал, что тому удалось объяснить происхождение у него фальшивых документов желанием бросить фронт еще во времена Керенского из-за своих крайних анархических убеждений: «Его доводы подействовали на вечно полупьяного председателя тюменьского совдепа Немцева и его помощника, такого же горького пьяницу Неверова» – Соловьев был выпущен на свободу под расписку о невыезде из Тюмени с обязательством являться каждый день в совдеп. Отобранного у него чека на сумму в 10 тыс. ему не вернули. Дело было передано революционному трибуналу. Само по себе подозрительно ли такое освобождение? Припомним, как легко члены «московской экспедиции» освободились из цепких рук кронштадтских матросов. С именем Немцева мы встретимся и увидим, что он отнюдь не принадлежал к числу крайних большевиков и что известная уступчивость его проистекала, очевидно, не только от «пьянства». Итак, «тюменьская застава» могла начать играть свою предательскую роль только в 20 х числах марта, когда в Тюмени поневоле осел Соловьев, а вместе с ним и Марков. Как будто нет сомнений, что в это время через тюменьскую заставу никто из центра не проезжал. По признанию Маркова 2-го и его единомышленников, после выезда корнета Маркова всякая связь с ним прервалась, как это было и с Седовым[300].