Лазарь с торжествующим видом поднес тигель к свече.

— Терпение, терпение. Разве я не сказал, что скоро сделаю вас таким богатым, каким вы не видели себя даже в самых своих безумных мечтах? Смотрите, как Серебряная Луна подмигивает нам из тигля; она там, внутри, она прячется, и скоро мы получим благородный белый раствор…

Нед, обернувшись, сказал язвительно:

— А разве вы не говорили принцу Сигизмунду Польскому, что умеете делать серебро? И когда вам это не удалось, он велел бросить вас в тюрьму.

— Он сам был виноват! Он хотел серебряных монет, и только, этого человека никогда не интересовала настоящая тайна философского камня.

Нед рассмеялся.

— Ваше снадобье было мерзкой смесью мышьяка и мочи, насколько я помню.

Лазарь нахмурился.

— Да. Он вылил его на меня. Вот она, человеческая благодарность…

Он осекся, потому что дверь затряслась — это отодвигали засовы. Нед обернулся, когда дверь отворилась, и увидел людей Герцога. Лазарь поспешно встал, пытаясь спрятать тигель в своем широком плаще.

Один из вошедших с важным видом подошел к Неду и сказал:

— Тебе оказывают честь, мастер Варринер. Герцог хочет, чтобы ты принял участие в празднестве.

— А что если у меня нет желания принимать в нем участие?

Вошедшие переглянулись и пожали плечами. Двое шагнули вперед и схватили Неда за руки, а говоривший с силой ударил его два раза по лицу. Нед пошатнулся. Он заметил, что Лазарь вздрогнул.

Неда потащили на освещенную фонарями улицу. Снова пошел снег. Нед возмущенно велел грубиянам не распускать руки; в ответ его ударили еще сильнее.

На улице холодный воздух хлестнул по разбитому лицу. У Неда кружилась голова от побоев. Он понимал, что его ведут по улице. Потом они пришли туда, где Герцог и его товарищи в крайне возбужденном состоянии сидели за большими столами на возвышении на дворе, освещенном висящими фонарями, и грелись у яркого огня в железных жаровнях. Ясеневые поленья посылали фонтаны искр в небо. На вертеле жарилась свинья, наполняя воздух густым запахом горелого жира, от которого Неда мутило. Бочка вина стояла рядом со столом Герцога; из нее то и дело наполнялись кружки. Сосновые просмоленные факелы пылали вдоль полуразрушенных улиц, отбрасывая красноватый свет на отвратительные пьяные рожи. «Похоже на сцену в преисподней», — устало подумал Нед.

Конвойные подтолкнули его к Герцогу. Нед спотнулся и упал на колени.

— А, мой алхимик, — взревел Герцог, когда Нед встал. — Как дела с золотом?

Нед сказал:

— Такие вещи требуют времени, милорд.

— Времени?

Герцог нахмурился. Лицо у него в отблесках пламени было багровое.

— Мне не нужны объяснения, Варринер, лопни твои глаза! У нас есть этот сумасшедший парень, он тебе поможет! Этот поляк!

Он подозвал молодую шлюху, которая наливала вина одному из его прихвостней. Потом повернулся к Неду и похлопал по сиденью рядом с собой.

— Иди. Садись рядом со мной. Посади на колени девку — да, вот так, — и бери кружку с вином. И спой мне ту песню о Нортхэмптоне, ее еще все пели, ну которая про то, как смазливые мальчишки пляшут голыми вокруг его кровати! Давай пой.

Это была старая песня. Нед вспомнил ее, и слушатели, конечно же, оценили ее по заслугам. Потом они стали совать ему еще еду и вина. Он так давно не ел по-настоящему, что изобилие вызвало у него дурноту. В какой-то момент мимо прошел Стин. Нед сказал:

— Я знал, что все законники будут гнить в аду, и вот ты здесь.

— Поберегись, — сказал Стин своим вкрадчивым голосом, обнажив зубы в неприятной улыбке.

Девка, устроившаяся рядом с Недом, ласкала его между ног. Несвежий запах, исходивший от нее, был почти невыносим. Он выпил эля, который поставили перед ним, и его заставили снова спеть; факелы трещали, и свиной жир капал в огонь, а голодные псы рычали и дрались из-за объедков в тени. Он спел песню на французском языке, звучавшую беззаботно, но на самом деле это была ядовитая брань в адрес лондонских пьяниц. Он надеялся, что здесь никто не понимает по-французски. Его окружали освещенные странным мерцающим светом разрушенные дома и разрушенные пьянством и развратом лица, некоторые были наполовину изъедены оспой; раньше он думал, что места, которые он повидал за время своего изгнания, скверные, но это было еще хуже.

Герцог повернулся и устремил на него свои маленькие злобные глазки.

— Ты перестал петь, друг мой. Не помню, чтобы я разрешил тебе замолчать.

Стражники Герцога наблюдали. Ждали. Нед снова запел.

Мясо разрезали на большие куски и поставили на каждый стол в деревянных блюдах. Неду позволили сделать передышку, пока Герцог и его товарищи рвали мясо руками и зубами. Играли скрипачи. Он увидел Лазаря, танцевавшего с немолодой шлюхой, вскидывая костлявые ноги и руки в лад с музыкой, его длинные рыжие патлы развевались во все стороны. Вот тебе и тигель.

Потом в конце улицы показались другие музыканты в сопровождении людей Герцога. Герцог взирал на них благосклонно.

— Цыгане! — крикнул он Неду. — Мы всегда приглашаем их в Альсатию в рождественскую ночь. Они приносят удачу в Новом году.

Среди вновь прибывших были люди в ярких костюмах, со скрипками и бубнами. Герцог приказал им играть, и они заиграли. Были там и танцовщицы — темноглазые девушки, которые кружились и пели на непонятных языках под эту дикую музыку. Кое-кто из людей Герцога пустился в пляс, топая ногами, неуклюже пытаясь попасть в лад с неистовым ритмом, хватая девушек. Потом пляска на миг прекратилась, и три цыгана заиграли чужестранную мелодию о далеких пустынных краях. Нед, забытый на мгновение Герцогом и его людьми, встал, в темноте прислонился к стене и смотрел на главного скрипача. А скрипач, теперь переставший играть, подошел к нему. У него были черные волосы и борода и большой крючковатый нос, он положил руку на плечо Неду и тихо сказал:

— С Рождеством тебя, Нед.

— Пэт, — проговорил Нед. — Жаль, что ты пришел так поздно. Ты пропустил мое пение.

— Вот и возблагодарим за эго Господа. Робин сказал мне, что ты здесь.

Он оглянулся.

— Наблюдай и жди.

— Тебе нужно поторопиться. Герцог обещал, что скоро он снова попросит меня петь.

Пэт отвесил ему короткий эффектный поклон, взмахнув скрипкой, которую держал в руке.

— Поторопимся, — сказал он.

Музыканты снова заиграли, и девушки-цыганки начали танцевать с бубнами и развевающимися лентами. Была почти полночь, когда одна из девушек подошла к Неду и потащила его танцевать, смеясь, сверкая белыми зубами. Но через несколько минут она увлекла его в темный проулок, где не было горящих факелов. Она уже не улыбалась, а сказала тихим настойчивым голосом: